Тараки в смятении обратился к генералу Горелову: нам срочно нужна советская военная помощь. И уточнил: помощь вашими десантниками.

Амин приказал поднять в воздух всю авиацию и в пыль разнести самый красивый афганский город. Наши советники с трудом уговорили его не делать этого.

Крупный, артистичный, склонный к внешним эффектам, Сарвари, когда к нему в кабинет зашел Богданов, встретил его с пистолетом в руке — так, словно мятежники были уже под его окнами.

— Гератской дивизии больше нет, — обреченно, с заметной дрожью в голосе сказал он. — В армии может начаться цепная реакция страха и паники. Если события будут развиваться так, то через пять дней и Кабул постигнет та же участь.

— И что вы намерены предпринять? — спросил Богданов, еще никогда прежде не видевший своего подсоветного таким встревоженным.

— Уйдем в горы и начнем все сначала. С гор мы как селевый поток опрокинемся на страну.

«Да, вы уйдете, вас спрячут, — подумал полковник, — а нам-то куда? Кто укроет наших женщин и детей?» А начальнику АГСА ответил:

— Вы бы лучше спокойно и трезво разобрались в обстановке. Ведь, насколько я знаю, Центр еще палец о палец не ударил для того, чтобы реально помочь Герату. Кто-нибудь из руководителей страны вылетел туда?

— Нет, — растерянно развел руками Сарвари. Кажется, эта мысль ему и голову не могла прийти. — Все наши руководители ждут, что Советский Союз нам поможет.

Растерянность в те дни царила повсюду: в ЦК НДПА, в правительстве, в Доме народов, где находилась резиденция главы государства. Горелову и Заплатину стоило большого труда привести в чувство руководителей министерства обороны. Они создали оперативную группу во главе с командующим артиллерией полковником Инзерголем, подняли в воздух фронтовые бомбардировщики Ил-28 с расположенной к югу от Герата авиабазы Шинданд, приступили к формированию сводного отряда для его последующей переброски в район мятежа.

* * *

Мятеж в гератской дивизии сильно перепугал не только афганских руководителей, но и многих советских представителей в Кабуле. Их волнение, докатившись до Москвы, передалось членам политбюро. Несколько дней подряд, включая субботу и воскресенье, — неслыханное дело для мирного времени — они собирались, чтобы обсудить возникшую проблему.

Рассекреченные записи тех заседаний показывают, как велико было напряжение, с каким трудом давались кремлевским небожителям поиски верных решений.

В субботу 17 марта в МИД к Громыко приехал председатель КГБ СССР Андропов. Они надолго уединились в кабинете министра, а в ходе своего разговора несколько раз звонили маршалу Устинову. Через помощника Андрей Андреевич передал указание вызвать на службу ряд замов и руководителей средне-восточного направления. Потом Громыко и Андропов отправились в Кремль, на заседание политбюро. Уезжая, министр велел вызванным дипломатам никуда не отлучаться, ждать его возвращения.

На заседании ПБ из самых главных отсутствовали только Брежнев, Суслов и Черненко. Генсек накануне уехал на охоту в Завидово. Леонид Ильич стремительно дряхлел, его мучили болезни, в пятницу он, как правило, уже в полдень срывался на природу, и соратники относились к этому с пониманием. Вместе с ним в заповедник отправился и Черненко. Суслов был в отпуске. Секретарь ЦК Кириленко пояснил, что Леонид Ильич подъедет завтра и тоже подключится к обсуждению, а пока генсек поручил им, несмотря на неурочный час, безотлагательно собраться и подумать, как поступить. Члены политбюро согласно покивали седыми головами и уткнулись в загодя разложенные перед каждым из них бумаги.

Кириленко, который в отсутствие Брежнева вел заседания ПБ, зорко оглядел их всех:

— Может быть, сначала послушаем Андрея Андреевича?

Возражений не последовало. Слегка откашлявшись, министр иностранных дел своим глуховатым голосом бесстрастно обрисовал ситуацию:

— По тем сообщениям, которые мы получили из Афганистана, — а это и шифртелеграммы, и разговоры по телефону с нашим главным военным советником товарищем Гореловым и временным поверенным товарищем Алексеевым — обстановка там обострилась. Центром волнений стал город Герат, расположенный на западе страны, неподалеку от границы с Ираном. Мы получили сведения о том, что дислоцированная в городе дивизия афганской армии по существу распалась. Артиллерийский и один пехотный полк перешли на сторону восставших. В Герате бесчинствуют банды диверсантов и террористов, просочившиеся с территории Ирана. К ним примкнула внутренняя контрреволюция, состоящая в основном из числа религиозников. Каково число восставших, сказать трудно, но наши товарищи утверждают, что их тысячи. Именно тысячи, — подчеркнул Громыко, сделав паузу, чтобы все прониклись серьезностью ситуации. — Характерно отметить следующее. Сегодня утром в одиннадцать часов у меня был разговор с Амином, и он с олимпийским спокойствием говорил о том, что положение у них не такое уж сложное, что армия все контролирует.

Кириленко ухватился за эту новость:

— То есть, судя по докладу Амина, никакой нервозности руководство Афганистана не испытывает?

— Именно так, — невозмутимо продолжал Громыко. — Амин сказал мне, что обстановка в целом нормальная. Все губернаторы на стороне законного правительства. Но наши товарищи докладывают другое — что положение в Герате и ряде других мест тревожное. Я спросил Амина, какие действия он считал бы необходимыми принять нашей стороной? Амин ответил твердо, что угрозы для режима нет. В конце разговора он передал привет членам политбюро и лично Леониду Ильичу Брежневу.

Но примерно через два-три часа мы получили от наших товарищей известие о том, что в Герате начались беспорядки. Наши товарищи также говорят, что не сегодня-завтра на территорию Афганистана могут вторгнуться новые массы мятежников, подготовленные в Пакистане и Иране. Примерно еще через полчаса мы получили сообщение о том, что Горелова и Алексеева пригласил к себе товарищ Тараки. Он обратился за помощью к Советскому Союзу, имея в виду военную технику, боеприпасы и продовольствие. Все это предусмотрено в тех документах, которые лежат сейчас перед вами. Также Тараки сказал как бы мимоходом, что, может быть, потребуется помощь по земле и по воздуху. Это надо понимать так, что они хотят ввода наших войск, как сухопутных, так и воздушных.

Произнеся эту последнюю фразу, заставившую всех тревожно поднять головы, министр иностранных дел решил, что здесь необходим его комментарий.

— Я считаю, что при оказании помощи этой стране мы должны исходить из того, что ни при каких обстоятельствах не можем потерять Афганистан. Вот уже 60 лет мы живем с ним в мире и добрососедстве. И если сейчас Афганистан потеряем, то это нанесет сильный удар по нашей политике.

В зале заседаний на некоторое время повисла тишина. Теперь взоры членов ПБ были устремлены на министра обороны. Устинов, который по обыкновению выглядел озабоченным и усталым, подтвердил, что руководство Афганистана обеспокоено создавшейся обстановкой. Министр несколько раз говорил по спецсвязи с генералом Гореловым и был хорошо осведомлен о том, что произошло. Главный военный советник, судя по всему, сделал все от него зависящее, по существу взяв на себя командование растерянными и почти деморализованными афганскими вояками. Он поднял в воздух бомбардировщики Ил-28, направив их на Герат, отдал приказ артполку открыть огонь по взбунтовавшейся толпе. Но ситуация становилась все хуже. Вчера раздраженный министр обороны приказал Горелову поднимать и вооружать рабочий класс. Советник на том конце провода пытался возражать: «Но я не политик, а военный». Но Устинов так рявкнул на него, что генерал только и ответил «Слушаюсь!» Можно себе представить, что при этом подумал об Устинове его подчиненный, который уже давно успел понять, что все заклинания об афганском рабочем классе — это сказки для простаков.