Дедушку мы потеряли, когда заканчивали последний курс музыкального училища. Гирш умер, будучи совсем ещё не старым человеком, всего только 62 стукнуло недавно. Сердце его разорвалось, когда он был на работе. Он просто упал и больше не поднялся. «Скорая» приехала, послушала и сказала, чтобы вызывали труповозку. Смерть мгновенная и практически безболезненная.

А уже потом нам сообщили, что шесть рубцов на сердце обнаружили у него при вскрытии, это означало шесть инфарктов, перенесённых на ногах. Мы так и не узнали с Нямой, чувствовал дедушка, что были они у него, инфаркты эти, знал ли об этом или не понимал того, что с ним происходит, списывая симптомы на свои многочисленные жизненные огорчения и невзгоды. Вы понимаете, о чём мы, если читали этот текст.

Мы не стали хоронить деда в городе, в котором жили и родились, потому что доподлинно знали, что Гирш всегда хотел лежать с мамой и отцом, Наумом Евсеевичем, нашим неродным прадедом, в семейном захоронении в Ленинграде, на Волковом кладбище. По крайней мере, нам он об этом не раз говорил.

Франя в то ужасное для всех нас время убивалась, не умея ничего с собой поделать, плакала беспрерывно и молитвы шептала, на все наши слова только мотала немой головой и снова уходила в своё горе. В общем, все похоронные заботы легли на нас с братом. Её же мы отправили в Жижино, чтобы не убивалась у нас на глазах и побыла пока наедине с собой.

Часть средств от остатков короны, уже давно переведённых Гиршем в запас семейных рублей, должна была пойти на организацию необходимых скорбных дел. Но только мы с Нямой не знали пока, как осуществить главное – получить разрешение на подхоронение деда в могилу отца. Дед наш, как и мы все, – Лунио, а родители его Гиршбаумы. И никаких документов ни про что, вы же помните, как всё было.

Надо было ехать и утрясать вопрос на месте. Тогда мы с братом решили, что сделаем так. Тело дедово оставляем в холодильнике морга, сами же берём билеты и двигаем в Ленинград. Там мы ищем могилу уже по факту и вступаем в переговоры с руководством кладбища – неужто не дозволят?

Тут Няма и говорит:

– А давай Маркелова этого найдём, вдруг он живой? Он же сам всё это затеял, перемену фамилии дедушкиной, вот пусть идёт теперь на Волково кладбище и свидетельствует, что Лунио был раньше не Лунио, а Гиршбаум. Он же в милиции был, ему должны поверить.

Идея была неплохой, я это сразу признал. Всё же Няма иногда опережал меня мозгами, но зато теперь у меня был лучше звук. И в импровизации я был явно сильней его. У саксофона, на мой взгляд, а у альтового особенно, сама возможность для импровизации гораздо шире, чем у флейты, в силу устройства самого клавишного аппарата, и никто мне не докажет обратного.

– А он не пришьёт нас, как Гирша собирался пришить? – внезапно спросил Няма. – Может, он до сих пор против нашей семьи зуб имеет?

– А мы Ивана с собой возьмём, с ним не пришьёт, – на этот раз идея, пришедшая мне в голову, уже понравилась не только мне самому, но и Няме.

Нет, всё-таки, что ни говори, две головы, даже если они и нашего невзрослого размера, всё равно лучше одной полноразмерной.

В это время Иван, который, узнав о несчастье ещё на фабрике, раньше, чем мы с Нямой и Франя, оставил все цеховые упаковочные дела и сидел у нас во дворе верным псом, ожидая любого поручения от сынов.

Именно тогда, в тот самый день, в нашу жизнь вошёл новый неожиданный персонаж. И это была Юлия Григорьевна Маркелова, наша родная кровная бабушка.

Ей было под шестьдесят, наверное. Сама аккуратная, в очках, с немного заострённым лицом, но миловидная по внешности. Она подошла и присела на скамейку, на которой Иван ждал любого поручения, и вежливо спросила:

– Простите, вы местный?

– Я не местный, но вообще я отсюда, если чего, – как-то так непрямо ответил Иван. – А вы чего хотели, женщина?

– Я просто знаю, что здесь живут Лунио, но только номер квартиры мне неизвестен. Вы случайно не в курсе? – уточнила она вопрос.

– А вы с профкома, что ли, сами? – встречно поинтересовался Иван. – По оказанию?

– Нет, я не из профкома, простите, я из другого места, – ответила женщина и, помявшись, добавила: – Я родственница. Дальняя.

– А я подумал, с наших кто-то, с упаковочных. Мне вроде личность ваша знакомой показалась, я людей разных запоминаю, у меня с малых лет недостаток такой в организме, – сообщил ей Иван. Затем он снова подозрительно осмотрел её и с сомнением в голосе выговорил: – А у них никого нет родни, я про это знаю.

– А вы сами-то кто им будете, если не секрет? – так же вежливо спросила женщина.

– Я отец буду, – пояснил Иван, – батя ихний, Петькин и Нямкин. Обоев. Вот жду, чего делать скажут. Вы в курсе, что несчастье у них? – но тут же сам поправился. – У нас, в смысле.

– Простите, я не поняла, – искренне удивилась женщина, – вы хотите сказать, что вы родной отец близнецов Лунио?

– Так и есть, – пожал плечами Иван, – родной батя им обоим. Так вы в курсе, говорю, что Григорий Наумыч-то того... помер позавчера?

– Я в курсе... – она явно была растеряна и подавлена этим случайным разговором и, вероятно, не вполне понимала, что ей следует делать дальше. – Я узнала об этом сегодня. Упаковочная фабрика некролог опубликовала. Я и прочитала.

– Так вы им какая родня-то будете? – он вдруг вспомнил начало их разговора. – По линии кого?

– Я мать покойной Марии Лунио, – спокойным голосом пояснила она. – А мальчики – мои внуки. Такая у нас с ними линия получилась.

Иван встал и сел снова. И помотал головой, стряхивая оцепенение.

– Стоп! – произнёс он. – Стоп, женщина, стоп! Вы чего, Дюкина мать, что ли? Дюки моей? – он снова запнулся и вновь поправился: – Нашей, в смысле, Дюки, мёртвой?

– Какой Дюки? – не поняла женщина. – Вы о чём, простите?

– Так я про Дюку. – Иван не унимался и не собирался отступать в такой горестный день. – Дюка она и была Машей, если её по паспорту брать.

– Ну, значит, я мать Дюки, – подтвердила женщина. – А вас как зовут?

– Иван я, – отрекомендовался он, – Гандрабура. А вас?

– Меня зовут Юлия Григорьевна, – представилась женщина. – А фамилия Маркелова. – И тут же без перехода добавила: – Скажите, Иван, так я бы могла поговорить с моими внуками, как вы полагаете? Вы не смогли бы меня проводить к ним, допустим, или ещё лучше попросить их спуститься вниз? Вас бы это не затруднило?

Иван недоумённо пожал плечами и поднялся. Неясным грузом над головой всё ещё висело только что услышанное от этой странной женщины. И он понял, что не откажет, тем более что вежливая и давно не виделись. К тому же появлялся оправданный шанс прорваться в свой прошлый дом впервые за все годы. Уже не опасаясь теперь гневного вида безропотной Франьки.

Он поднялся на этаж и вжал кнопку. Няма открыл и вопросительно посмотрел на нашего отца. И сказал ему: