— В 1595 году, — начал рассказ Николас, — умер Хидэёси, властитель Японии, который держал в руках всех воинственных даймё. Принято считать, что, будучи дальновидным человеком, он передал свою власть Иэясу Токугава, самому могущественному из членов его Совета. Но это не так. Наложница Хидэёси — Ёдогими — подарила ему сына. Хидэёси любил их обоих и мечтал, о том, что однажды Японией будет править его наследник. Перед смертью он позвал к себе самого близкого друга Мицунари и приказал ему тайно охранять Ёдогими и ее сына. “Мицунари, друг мой, — сказал Хидэёси, — Иэясу с радостью ждет моей смерти, хотя этого и не показывает. Очень скоро он попытается стать сёгуном. Мицунари, ты должен всеми силами ему помешать, потому что для достижения своей цели Иэясу придется уничтожить Ёдогими и подлинного наследника”.

Сразу после этого Хидэёси принял Иэясу. “Ты самый сильный в Совете, — заявил он. — И после моей смерти власть должна перейти к тебе”. — “Не говори о смерти, повелитель”, — сказал Иэясу, но Хидэёси знаком велел ему замолчать. “Послушай, что я скажу. Осталось мало времени. Когда меня не станет, в рядах Совета возникнет смута. Совет расколется на группы, и страну снова охватит гражданская война. Этого надо избежать любой ценой. Ты должен взять власть, Иэясу. Другие даймё ничто перед тобой. Смети их со своей дороги и спаси Японию от губительной междоусобной войны”.

Так перед смертью Хидэёси закрутил сложную интригу, которая в конечном счете должна была привести к власти его наследника; он решил, что сможет влиять на судьбы Японии даже из могилы. Хидэёси знал, что умирает в очень неблагоприятный момент. Его сын был еще слишком молод, чтобы защитить себя или надолго удержать в повиновении небольшую группу своих сторонников. Знал Хидэёси и о стремлении Иэясу захватить власть и не хотел этого допустить.

Мимо Кроукера и Николаса медленно двигалась небольшая похоронная процессия. Она свернула с черного щебня на узкую дорожку, ведущую к вырытой могиле. Там уже стоял гроб, увитый гирляндами цветов. Кто-то упал в обморок, и поднялась легкая суматоха. Тяжелый воздух заглушал звуки, и всё происходящее напоминало сцену из немого кино.

— Хидэёси это удалось? — спросил через некоторое время Кроукер.

— Нет, — ответил Николас. Он все еще смотрел в сторону толпы. Женщина оправилась от обморока, и началась прощальная церемония. — С одной стороны, Иэясу Токугава был слишком умен и могуществен. С другой стороны, Мицунари собрал вокруг себя группу даймё, которые просто не способны были противостоять Мэясу. В 1615 году Иэясу повел свои войска против тех, кто должен был охранять Ёдогими и наследника. Они укрылись в неприступном замке Осака. К тому времени как войска Иэясу сломили оборону и прорвались в замок, Ёдогими и молодого наследника уже не было в живых: она сначала убила сына, а потом сделала сеппуку.

— И кто же в этой истории злодей? В небе послышался тяжелый гул: “Боинг-747” шел на посадку в аэропорт имени Кеннеди.

— Это зависит от точки зрения, — сказал Николас. — Как бы там ни было, Иэясу стал одним из самых выдающихся правителей Японии. Можно спорить, видел ли в нем эти задатки Хидэёси. Они были разными людьми, и нельзя с уверенностью сказать, кто из них был прав, а кто виноват. Они оба сыграли выдающуюся роль в истории своей страны.

— Но Хидэёси проиграл, — заметил Кроукер. — Его род оборвался вместе с ним.

Николас молчал. На кладбище царила какая-то особая тишина. Люди казались неподвижными, как на старой фотографии. Затянутые дымкой небоскребы Манхэттена выглядели неуместно, словно их по ошибке поставил туда какой-нибудь пьяный рабочий сцены.

— Почему же этот человек назвался именем неудачника? — тихо продолжал Кроукер.

Николас улыбнулся и посмотрел на собеседника. “Странно, — подумал он. — В зависимости от освещения, лицо лейтенанта кажется то суровым, то изможденным”. Видимо, оно было и тем, и другим.

— Это чисто западный взгляд на историю, — мягко объяснил Николас. — В Японии и поражение может быть благородным. Многие наши герои не достигли своих целей — но тем не менее они вели себя как герои. На Западе преклоняются только перед результатами. А жаль, тебе не кажется? Кроукер зажмурился от яркого солнца.

— Ты хочешь сказать, что Хидэёси был героем. Николас кивнул.

— Да.

— Ну а другие имена? Как они сюда вписываются?

— Честно говоря, не знаю. Но Терри не стал бы писать их без всякого смысла. — Николас вернул бумажку Кроукеру.

— Ничего не понимаю.

— Я тоже, — признался Николас.

Было по-прежнему очень тихо. Николас подумал, что давно уже не чувствовал такой близости с другим человеком, как сейчас с Кроукером.

— Знаешь, — сказал Николас, — когда я приехал в эту страну много лет назад, я сознательно отказался от части своего прошлого. Это непросто сделать любому человеку, но особенно тому, кто вырос в Японии. Я чувствовал себя в долгу перед моим отцом, то есть перед Западом.

Кроукер молча смотрел на Николаса; он понимал важность этой минуты.

— Но вдруг что-то произошло. Словно я очнулся после долгого сна. Чем я занимался здесь все эти годы? Чего я добился? Я не хотел бы почувствовать перед смертью, что понапрасну растратил отпущенное время, как это было с моим отцом. Хватит того, что я жил его печалью, его горечью.

Некоторое время они молчали, прислушиваясь к редким порывам ветра в кронах вязов. Солнце пекло нестерпимо.

— А теперь? — неуверенно спросил Кроукер. — Что-нибудь изменилось?

Николас рассмеялся.

— Весь мой мир перевернулся. Точно не было всех этих лет.

— Я пытаюсь представить, что бы я чувствовал, если бы нечто подобное происходило со мной.

Николас с благодарностью посмотрел на лейтенанта. Они медленно двинулись к машине Кроукера. Им обоим не хотелось возвращаться в безумную суету города. Когда они уже приблизились к машине, Кроукер спросил:

— Что ты думаешь об отце Жюстины?

— Странно, что ты его так называешь. Кроукер пожал плечами.

— Так — фигура речи.

Но Николасу в его словах послышалось дружеское предупреждение.

— Сначала я его смертельно ненавидел, — медленно подбирая слова произнес Николас. — Да это и понятно, если учесть точку зрения Жюстины и обстоятельства нашей первой с ним встречи. Он расчетливый и деспотичный человек, который привык получать все, что хочет. Мне это не нравится.

— Но?

Николас остановился.

— Послушай, было бы очень легко и удобно представить его богатым злодеем из грошового романа, но все не так просто.

— Он убийца, Николас.

— Он очень уязвим...

— О Господи!

— Он любит своих дочерей, что бы они о нем ни думали. Он готов на все, чтобы их защитить. И он совсем не так уверен в себе, как можно было бы ожидать. Что-то в нем...