Через некоторое время я услыхал шум голосов. Я кое-что понимал по-японски, но не хотел, чтобы мой похититель об этом знал. Наконец, с меня сняли повязку. Мы находились посреди японского лагеря. То, что я увидел, поразило меня: это едва ли можно было назвать военным лагерем. Большинство солдат неподвижно сидели или лежали на земле. Я не увидел ни организованных отрядов, ни охраны.

Через просветы в деревьях я различил море. На меня никто не обращал внимания, и я наблюдал, как мой похититель разговаривает с несколькими людьми в таких же черных нарядах. Они казались единственными боеспособными солдатами во всем лагере. Сначала я пытался вслушаться в их разговор, но они говорили или слишком быстро, или на каком-то диалекте, так что ничего нельзя было разобрать.

Начинало светать, и над горизонтом зажглась белая полоса. Теперь я знал, что смотрю на восток. Далеко в море появилось пятнышко, потом еще одно. Одновременно на северо-западе, со стороны Лусона, послышался тяжелый гул. Черные самолеты все отчетливее вырисовывались на бледном небе.

Самолеты пролетели низко над нами и устремились к пятнам на горизонте.

— Они будут атаковать ваши корабли.

Я вздрогнул. Рядом со мной стоял исхудавший, японец на костылях. Его левая штанина была заколота на уровне колена, но ему, несомненно, суждено было умереть от истощения задолго до того, как культя начнет загнивать.

— Вы прекрасно говорите по-английски, — заметил я.

— Да. — Он смотрел на удалявшиеся самолеты. — Они не вернутся. Ни один. Ониси об этом позаботился.

Я понял, что японец имеет в виду нового вице-адмирала. Он печально покачал головой.

— Говорят, он помогал Ямамото разрабатывать план атаки на Пирл-Харбор. — Он щелкнул языком. — Трудно поверить. Кажется, это было так давно. — Неожиданный собеседник повернулся ко мне. — Вы говорите по-японски? Нет? Жаль.

Самолеты приближались к нашим кораблям. Было видно, как с борта открыли огонь. Черные облачка разрывов вспыхивали неожиданно бесшумно, пока через несколько мгновений воздух вокруг нас не задрожал от раскатов.

— Нет, они не вернутся, эти ребята. Билеты в один конец. Внезапно его слова проникли в мое затуманенное сознание.

— Вы хотите сказать, — вырвалось у меня, — что они идут на верную смерть? Что летчик вместе с самолетом?..

— Да, одна большая управляемая бомба. Мне показалось, что в глазах японца блеснули слезы, но его голос не дрогнул.

— Идея вице-адмирала Ониси. Жест отчаяния. Ему в конце концов удалось убедить остальных, — Последовало какое-то японское ругательство. — Мало нас погибло за “святое дело”. Император все еще отправляет своих сыновей на войну, которая давно уже проиграна.

Из лагеря послышался резкий оклик. Не надо было знать японский, чтобы понять, что это мой похититель зовет меня.

— Вам нужно раздобыть какую-нибудь еду, — посоветовал я раненому солдату, прежде чем отойти. Он горько рассмеялся.

— Если бы я мог это сделать, меня бы здесь уже не было.

— А госпиталь?

— Туда берут только со своим пайком. Я смотрел, как торчат ребра у него из-под гимнастерки, и думал: что со мной? Ведь он мой враг.

— Мы все умираем от голода. Нас бросили здесь, потому что мы больше не в состоянии воевать. Это смерть, не подобающая солдату.

Похититель схватил меня и, грубо ругаясь, отвел на другую половину лагеря. Здесь земля тоже была усеяна лежащими солдатами — довольно жалкое зрелище.

В руках японец держал небольшую черную сумку, которую я раньше не замечал. Похоже, именно из-за нее он спорил со своими товарищами. Их было четверо или пятеро, и они походили друг на друга как братья. Теперь я пожалел, что не спросил у своего неожиданного собеседника, кто эти люди, — это была явно не обычная часть.

Неподалеку я заметил костер, над которым висел черный чугунный котелок. Рядом с костром — небольшая горка камотэ, сладкого филиппинского картофеля, и еще какие-то сморщенные клубни. Похоже, это составляло весь их провиант.

Мой похититель достал из сукми несколько консервных банок, несомненно, украденных в нашем лагере. Не могу понять, как ему это удалось.

Они снова начали спорить — судя по всему о том, кому сколько достанется. Похититель подтолкнул меня к группе солдат, неподвижно лежавших на земле. Он явно хотел, чтобы я оказал им помощь. Теперь я понял, почему меня пощадили: японец прекрасно знал, что я врач. Я подумал: “Интересно, что еще ему известно обо мне?”.

Я занялся солдатами. Честно говоря, им вряд ли можно было помочь, не имея с собой лекарств и инструментов, но в них не было нужды. Японцы умирали от недоедания.

Я отошел от них и обратился к своему похитителю:

— Жаль, но я ничем не могу им помочь.

Он ударил меня без предупреждения. Я даже не видел, как он это сделал. Только что я разговаривал с ним, а в следующую секунду уже валялся в грязи.

— Им нужна пища, — сказал я и понял, как это глупо.

Японец наклонился и рывком поставил меня на ноги. Его глаза ничего не выражали. Он снова ударил меня, на этот раз сильнее, ребром ладони.

Когда я очнулся, было уже темно. Голова раскалывалась, а правая рука казалась онемевшей. Я пошевелил пальцами, даже собрал их в кулак, но хоть немного поднять руку не мог.

Я лежал в палатке, на чем-то твердом, но не на земле. Ниже пояса я был совершенно голый. Я не мог двигаться: все тело пронизывала пульсирующая боль.

Вскоре японец вошел, совершенно бесшумно — я почувствовал это по какому-то движению во влажном воздухе. Он наклонился надо мной — по-прежнему в черной одежде, только очистил лицо от сажи.

— Сколько у вас солдат? — спросил японец. Бесполезный как врач, я стад теперь обычным пленным; я понимал, что это значило. Я назвал свое имя.

— Сколько орудий Я назвал свое имя.

— С какими частями вы должны соединиться? Я снова назвал свое имя.

— Когда это произойдет?

На этот раз я изменил ответ и сообщил свое звание.

— Когда американцы собираются захватить Лусон?

— Лусон уже захвачен. Японцами. Тогда он за меня взялся. Японец использовал только большие и указательные пальцы; никаких традиционных орудий допроса — ни ножей, ни огня, ни химических препаратов, ни воды — ничего.

Он возился со мной всю ночь, больше десяти часов. Разумеется, с перерывами, — иначе я просто не выдержал бы. И за все это время искусный мучитель не оставил на моем теле никаких следов.

Да, это был настоящий маг. Он воздействовал намой нервы — но не на главные центры, а на сами нервные цепочки, надавливая на них кончиками пальцев.

Все мои органы чувств были парализованы, оставалась только боль. Я даже не заметил, как помочился, только на какое-то мгновение почувствовал запах.