Николас обернулся. Из-за угла выходил Кроукер. В измятом коричневом костюме, с приспущенным галстуком, он выглядел так, будто не спал несколько ночей.

— Машины тоже нет.

— Что вы здесь делаете, Кроукер?

— Давайте прогуляемся. Они пошли к пляжу.

— У вас не совсем подходящий костюм, — заметил Николас.

— Ничего. Мне нравится, когда в туфли набивается песок. Это напоминает мне о детстве. Я всегда оставался летом в городе. Денег на развлечения не было, и мы забавлялись тем, что включали пожарные гидранты.

Прибой яростно обрушивался на песок. Из переносного радиоприемника вырывалась оглушительная музыка диско, гудящий бас и бесконечная дробь ударных.

— Нас было семеро в семье. Не знаю, как моему старику удавалось сводить концы с концами. Но летом, один раз в месяц, он обязательно подзывал меня к себе, перед тем как уйти на работу. “Иди сюда, Льюис, — говорил он. — У меня кое-что есть для тебя”. Отец давал мне денег, которых хватало, чтобы съездить на Кони-Айленд и купить мороженое. Он знал, что я люблю купаться. “Обещай мне одну вещь, — повторял он всякий раз. — Ты возьмешь с собой полотенце. Не хочу, чтобы мама волновалась. Договорились?!”

Люди с громким смехом бежали в воду. За линией прибоя, на волнах появлялись и снова исчезали головы купальщиков. К ним приближалась женщина в купальном костюме, с ярким полотенцем, небрежно наброшенным на плечи. Николас подумал о Жюстине: куда она могла уехать?

— Да, мы с песком старые друзья.

Женщина подошла ближе. Она была очень красива. Ее длинные волосы сверкали на солнце. Когда женщина прошла мимо, Кроукер зажмурился и посмотрел на небо.

— Вчера я выкинул Элис из дома. Николас молча смотрел на него. Кроукер неуверенно улыбнулся, но в его глазах не было радости.

— Ну, это было не совсем так. Она и сама хотела уйти. Да. Нам обоим стало невмоготу. — Лейтенант опустил руки в карманы брюк. — Обошлось сравнительно тихо. Она с этим справится. Знаешь, — Кроукер пожал плечами, — это проходит...

Они остановились как по команде. Море подбиралось к их ногам. На песчаном холмике лежала темная кучка водорослей.

Кроукер посмотрел на свои туфли, наполовину засыпанные песком, потом поднял глаза.

— Ник, Винсент убит. Его нашли вчера вечером. — Лейтенант не сказал где. — У него была сломана шея.

Николас сделал глубокий вдох и сел на песок. Он обнял колени руками и уставился куда-то в море.

— Ник...

Николас чувствовал, что его мозг цепенеет. Он вспомнил, как Док Дирфорт рассказывал о боли. Это уже слишком. Сегодня был день похорон Терри и Эй.

— Господи, — прошептал он. — Господи. Кроукер присел на корточки рядом с ним.

— Ник, — сказал он мягко, — я не мог поступить по-другому. Я не мог позвонить тебе по телефону.

Николас кивнул. Сквозь туман своих мыслей он понял, что лейтенант признает свою вину перед ним. Он мог бы не ехать в такую даль, а просто снять телефонную трубку и набрать номер. Николас вспомнил, что вчера Кроукер обедал с Винсентом.

— Ник. — В голосе Кроукера слышалось сомнение. Николас повернулся к нему, — Что происходит? Ты должен мне объяснить.

— Не знаю. Что вы имеете в виду, лейтенант? Я... послушайте, в этом замешан Томкин. Неделю назад он получил предупреждение от ниндзя. Я сам видел. Это не шутка. У него есть дела с крупнейшими японскими компаниями. Знаете, в большом бизнесе не очень-то церемонятся. Чем-то он им насолил. Словом, они послали к нему убийцу.

— Но так уже было несколько раз. Томкин не ребенок и не нуждается в твоей помощи. Николас покачал головой.

— Вы не правы. Без меня он труп.

— Но где логика? Две смерти здесь, еще три — в Нью-Йорке, и никакой связи с Томкином.

— Связь должна быть, — упрямо возразил Николас. — Убийца пытался даже запугать Жюстину.

И Николас рассказал Кроукеру о тушке, которую подбросили в кухню.

Какое-то время Кроукер молча смотрел на него. Ровный гул прибоя то и дело прерывался звонким смехом.

— А что, если это предупреждение относится не к Жюстине? Николас уставился на лейтенанта.

— Что вы хотите этим сказать?

— По-моему, больше нельзя отворачиваться от фактов. Думаю, предупреждение относилось к тебе. Николас резко засмеялся.

— Ко мне? Не говорите глупостей. Нет никаких причин...

— Должны быть причины, — серьезно проговорил Кроукер. — Смотри сам. Две смерти здесь. Терри и Эйлин. Теперь Винсент. Все сходится на тебе.

— Второго человека — убитого на пляже — я не знал.

— Да, но это случилось недалеко от твоего дома.

— Лью, здесь живет куча других людей.

— Но только у одного из них убили подряд троих друзей. Конечно, в этих рассуждениях была логика, но Николас знал, что логика не всегда ведет к правильному ответу. Он покачал головой.

— Я в это не верю. Как я уже сказал, у него нет никаких причин. Это дымовая завеса.

— Ничего себе завеса! — фыркнул Кроукер.

— Просто он знает, что я связан с Томкином через Жюстину. И я для него опасен — в отличие от тебя или костоломов Томкина. Он это знает. Нет, ему нужен Томкин, и только он. Все остальное — чтобы замутить воду. Кроукер примирительно поднял руку.

— Ладно, ладно. Это была всего лишь версия. И вот что я тебе скажу: я очень надеюсь, что ты прав, потому что смерть Винсента Ито волнует меня гораздо больше, чем судьба Рафиэла Томкина.

Николас посмотрел на него. Это было признанием в дружбе, и он улыбнулся.

— Спасибо. Это очень важно для меня. И для Винсента это было бы важно.

Они встали. Кроукер по-прежнему был в пиджаке, несмотря на невыносимую жару. Теперь он наконец его сбросил; на его тонкой белой сорочке темнели большие пятна пота.

— Пойдем? Николас кивнул.

— Только... — он колебался.

— Валяй.

— Лью, тебе этот вопрос может не понравиться.

— Тогда я не буду отвечать. Договорились? Николас улыбнулся.

— Ладно. — Они пошли по пляжу к машине Кроукера. — Почему ты так ненавидишь Томкина?

Кроукер открыл дверку и бросил пиджак на заднее сиденье. Он сел за руль, а Николас рядом с ним. Машина стояла в тени, но в салоне все равно было душно. Кроукер завел двигатель.

— Ты прав, — признался лейтенант. — Я мог бы не отвечать на этот вопрос. Несколько дней назад так бы оно и было. — Они выехали на дорогу. — Но теперь все изменилось. Я понял, что если не доверять тебе, то никому нельзя доверять, а я так не могу.