«Тетенька, не опускайте, я жду сдачу!» Тетенька немедленно вручила ему пять копеек, и через два часа, сменив несколько маршрутов, Андрей получил возможность поужинать в вокзальном буфете. Он купил стакан горячего кофе со сгущенкой, бутерброд с колбасой, маковую булочку и пачку сигарет «Лайка», хотя не курил, зато тонко чувствовал необходимость этой покупки.

Откровенно говоря, троллейбусный заработок не вдохновил нашего героя из-за утомительности и небольшого дохода, и потому он решил впредь от него отказаться. Тем более что к этому времени Андрей познакомился на вокзале с двумя братьями-близнецами, своими одногодками, которые, хотя и не были в бегах, основное время проводили не дома и не в школе. Какова их семейная ситуация, Андрея совершенно не интересовало, а сами близнецы тоже ничего не спрашивали и не рассказывали и даже не назвали своих имен: мол, все равно перепутает. Знакомству помогли сигареты «Лайка»: Андрей угостил ребят, научил их пускать дым кольцами, как это делал Роман Сергеевич, при этом сам научился, их всех троих чуть не вырвало. В благодарность за «Лайку» близнецы взяли Андрея с собой «на работу». Тут уже заработок был много больше троллейбусного, потому что дело было коммерческое: они выпрашивали у иностранцев или выменивали у них на значки жевательные резинки, уезжали с «товаром» подальше от вокзала, перепродавали местным мальчишкам, а на прибыль «кутили», покупая мороженое, конфеты и газированную воду.

На третий день после знакомства Андрей оставил близнецов, масштаб работы которых показался ему мелким, и стал действовать самостоятельно. Прежде всего он сделал оптовую закупку значков, сразу на два рубля, и целый день гонял по перрону, пока не наменял резинок с таким расчетом, чтобы прибыль была не меньше десятки. Но тут Андрея неожиданно подстерегла «борода», как сказал он мне на чистом жаргоне, имея в виду «неудачу»: близнецы поймали его, отобрали весь «товар», не заплатив, естественно, ни копейки, и еще набили физиономию, чтобы не конкурировал, они сказали: «не вякал и не встревал». Коммерция была, таким образом, делом небезопасным, и Андрей отказался от нее, тем более что покупка и перепродажа требовали «очень много возни», — так он выразился, рассказывая мне свою одиссею, и я запомнил эту фразу, потому что без возни можно получить прибыль только одним способом, называемым «международным».

И вот на шестой день после побега, поздно вечером, Андрей почувствовал наконец в себе силы, достаточные и для этого «международного» способа, что логически вытекало из предыдущего. Поискав и найдя в глухом переулке стационарную палатку мороженщицы, он разбил стекло, — как мне просто писать об этом и как легко прочитываются эти строки вами, уважаемый читатель, но при каком страшном моменте в жизни нашего героя мы с вами присутствуем! — влез внутрь и увидел картонную коробку с двадцатью пачками халвы. Больше в палатке ничего не было, но на всякий случай Андрей внимательно осмотрел помещение, зажигая спички, и за щитком с электропробками обнаружил бумажный треугольник. В нем оказались пятнадцать рублей и записка, немудреное содержание которой Андрей помнит до сих пор: «Юля, передай Тамаре мой долг».

Рубикон был перейден. С точки зрения «маститых» воров, самая трудная — первая кража, после которой остальные идут «как по маслу». Не каждому дано на эту первую решиться, и меня не просто удивляет, а потрясает то обстоятельство, что Андрей, если судить по его рассказу, с такой легкостью и бездумностью пошел на кражу со взломом, — хотя по малолетству он уголовной ответственности не подлежал, — приобретая в результате вовсе не пятнадцать рублей и не халву, а новое качество, как если бы из здорового человека превращался в хронически больного. Впрочем, я, конечно, наивен, но мне так жаль парня, что я позволяю себе на мгновение забыть о его психологическом состоянии, полностью подготовленном для того, чтобы преодолеть и этот «промежуточный финиш».

— Страшно было? — спросил я с некоторым опозданием, поскольку со дня той кражи минуло восемь лет.

— Это когда я застеклил? — сказал Андрей, почему-то уверенный в том, что я говорю на жаргоне и мне без перевода понятно, что «застеклить» — значит разбить стекло. — Дак ведь ночь была, вокруг одни тени!

— А если бы сторож?

— Не, «балду» к таким объектам не ставят.

— Но палатка могла быть на сигнале?

— Вы что! Блокатор дороже стоит, чем весь товар! Государству невыгодно, понимаете?

— Но это ты сейчас такой грамотный, а тогда?

— Поджилки, конечно, немного того — тряслись.

Вернулся он домой сам, своими ногами. Родители успели поднять тревогу, и городская милиция на второй день после побега имела данные об Андрее Малахове. Но он всего этого не знал, а пришел потому, что «надоело». Волнуются дома, не волнуются, его совершенно не трогало, и только однажды он мельком подумал о бабушке Анне Егоровне, когда засыпал на жесткой вокзальной скамье. Особенно ругать его дома не стали, отец дал «подщечину», как выразился Андрей, а мать сразу занялась стиркой и чисткой его одежды. О своих приключениях он, конечно, никому ничего не сказал, но две пачки халвы, оставшиеся несъеденными, не выбросил, а по-хозяйски принес домой. Потом я спросил у Зинаиды Ильиничны, почему она не поинтересовалась, откуда у сына халва. «Мне в голову не пришло, — откровенно сказала Малахова. — Принес, ну и принес, слава богу, сам пришел. Я ж не знала в ту пору, что он ворует, а дома Андрей никогда «такого» не позволял».

Это была сущая правда: на всем домашнем словно лежало священное табу, нарушить которое Андрей не рисковал даже в самый расцвет воровской деятельности. Больше того, Зинаида Ильинична иногда нарочно роняла деньги, чтобы воспитать у сына честность, как будто для ее воспитания нужен непременно воровской соблазн с последующим преодолением, и Андрей всегда возвращал найденные рубли, не будучи, как мы знаем, честным человеком. Я терялся в догадках: что это? Осторожность? Боязнь родителей? Негласный договор с ними о соблюдении взаимных интересов? Или случайность? Андрей не мог объяснить феномена и отвечал на вопросы примерно так: «А на фиг мне было воровать дома? Вон сколько «плохо лежит» — бери, еще и другим останется!» Но однажды он рассказал мне историю, не имеющую, казалось бы, отношения к загадочному явлению, однако читатель сам почувствует, что в ней «что-то есть». Совсем еще малышом Андрей как-то взял отцовскую авторучку, чтобы похвастать ею перед детсадовскими ребятами, и вдруг потерял. Узнав об этом, Роман Сергеевич выпорол сына и, когда порол, при каждом ударе приговаривал: «Я в дом несу, а ты из дома тащишь?! В дом неси! В дом неси! В дом неси!» Эти слова, как видно, запали в душу