— Значит, ты выбрал — выбирать, — подытожил Волк. — Я, честно сказать, на такое и не надеялся… разве что боялся. И сейчас, конечно, боюсь, но отговаривать тебя не стану.

— И правильно сделаешь. Бесполезно.

— Переломный момент, похоже, у тебя в Вундерланде наступил, когда ты… желал, — Волк, кажется, просто размышлял вслух. — И такого от тебя точно никто не ждал — распорядиться целым миром. Хорошо все-таки, что ты не рвешься в диктаторы…

— Что значит — распорядиться? — нахмурился Олег.

— Ты, кажется, хотел правды? — усмехнулся Волк. — Ну так вот тебе еще кусочек правды: ты там со своим желанием внес изменения в структуру Мира. Незначительные, чего уж там, но с непредсказуемыми последствиями. Нет, по-человечески я тебя понимаю… Все мы в какой-то степени вносим изменения — со своей верой, своими желаниями и прочим в том же роде, но…

— Она бы и сама так решила, если бы довелось, — хрипло произнес Олег. Почему-то слова Волка задели его всерьез. — И я не хочу ничего менять.

— А ты бы и не смог, — хмыкнул Волк. — Извини, конечно, что пришлось тебе об этом напомнить… но правда — оружие обоюдоострое, и бьет она очень больно. Иногда убивает.

— По крайней мере, убивает быстро, — Олег нашел в себе силы усмехнуться. — Вранье тоже убивает, только медленнее и гаже. Кажется, мы с тобой все друг другу сказали? Или у тебя будут еще напутствия и кусочки правды?

— Кусочки… — задумчиво повторил Волк. — Знаешь, этого добра у меня больше чем достаточно, но тебя ж правда по кусочкам не устраивает, верно? Да и не нужны они тебе — ты ведь, по сути, уже всю мозаику собрал, а что ускользнуло, так то, полагаю, тебе и не нужно. С напутствиями… Ну, разве удачи тебе пожелаю. Что б ты там ни задумал.

— Поосторожней с пожеланиями, — Олег чувствовал, что усмешка у него вышла кривая и злая. — А то ведь сам понимаешь… Пожелаешь ты мне удачи, смотришь — ан, мир-то изменился, — он поднялся с бревна, одернул куртку, вздохнул. — Ладно, поговорили. Все-таки странно, что я тебе верю — ты ж, по идее, уже и не человек… Но как бы то ни было, спасибо. По крайней мере разобрался, чего я хочу. А сейчас, думаю, пора мне возвращаться.

— Возвращаться?.. — Волк снова удивленно поднял брови. — Но ведь ты, кажется, выбрал идти вперед?

Олег прикрыл глаза, медленно сосчитал до десяти, потом резко тряхнул головой:

— Да. Все правильно. Что ж, по крайней мере, все кончится быстро, — а потом перешагнул через поваленное дерево и зашагал по еле заметной тропке, не тратя времени на дальнейшие прощания.

Смутно было на душе, муторно. Вот сейчас все куда больше на сон смахивает, чем в прошлый раз, думал Олег. Тогда-то все было… ну, не то чтобы понятней, но как-то более упорядочено, осмысленно, что ли… А сейчас — и разговор вышел какой-то насквозь сумбурный, действительно, как во сне, и чисто по ощущениям все куда менее реальным кажется. То есть даже не только здесь, в этом черно-белом… мнимом континууме, а вообще весь расклад шизой отдает капитально. Вариантов, собственно, три, подумал он с мрачной иронией. Панин Олег нормален, а Мир свихнулся. Мир нормален, зато у Панина Олега репу закоротило так, что мама не горюй. Либо и Мир, и Панин Олег пребывают каждый в своем неадеквате, и предстоящий Выбор есть схватка двух сумасшествий. Кто более безумен, тот и выиграл… Хотя есть и четвертый: Мир — не «стратеги», не хунта, не Торговцы-на-джипах, а именно Мир — просто живет по своей логике, которую Панину Олегу понимать не обязательно, зато сам он со своим Выбором в эту логику превосходнейшим образом вписывается. Непонятно почему, но эта мысль успокаивала.

В голове, всплыв откуда-то из глубин памяти, звучала «Птица» «АукцЫона» — ни фига себе, походный марш, усмехнулся он. Но как ни крути, продуманный и в то же время нарочито расхлябанный ритм на общее настроение, да и вообще на весь этот мир, ложился прекрасно. «Я — парад из одного человека», — припомнилась ему вычитанная где-то фраза — и Олег, не выдержав, расхохотался. В музыканты меня уже произвели, так может, теперь и в композиторы податься? И первая тема будет «Марш одинокого психа»…

Олег понимал, что этот дурацкий смех попахивает истерикой, но остановиться никак не мог. Да и весело ему при этом, в общем-то, совсем не было, скорее наоборот. Это что же, с волчьего коньяка меня так торкнуло? — думал он, сгибаясь пополам в очередном пароксизме хохота. Нет, ей же богу, вот когда дойдет до пресловутого Выбора, я перед тем, как отправляться на дело, нажрусь до поросячьего визга. И это будет далеко не самый идиотский поступок — если сравнивать с тем, что я узнал за последнее время…

Наконец он кое-как справился с собой и зашагал дальше. Голова казалась пустой и легкой — как там, в Святилище, когда пьяный (или все-таки притворившийся пьяным?) Колдун фактически слил ему Руди, «забыв» на видном месте свое письмо к нему. Только на сей раз даже тех простеньких мыслей-кубиков не было — он просто шагал по утоптанной тропинке (интересно, кто их тут протаптывает?), отмечая лишь, что странный мир вокруг становится все более условным: фотография… выцветший дагерротип… акварельный рисунок в одну краску… карандашный набросок… шарж… крок… схема… Почему-то это не удивляло и не пугало, и Олег просто шел — размеренно и никуда не спеша, чувствуя, что и сам он в этом пространстве превращается в некую условность.

Нет, надо все же отсюда выбираться, подумал он, словно проснувшись. Этого же от меня и добиваются, к этому и стремятся — свести меня к голой функции, а я, если хочу реализовать свою задумку, не должен этого допускать. Они ж все на этом и сыпались — и Яновский, и Леваллуа, и Лия, Торговцы и экземпляры, и вообще все, так или иначе сопричастные Выбору — позволяли себе превратиться в функции, зачеркивали свою личность, замещая ее клише, променивая на призрачное, мнимое эрзац-счастье. «Ты выбрал идти вперед», — сказал мне Волк. Что ж, я иду — но кто сказал, что впереди не должно быть выхода?.. И в этот момент он увидел выход.

То есть натурально. Мир вокруг окончательно превратился в грубо намалеванную черно-белую декорацию — и впереди, буквально в нескольких шагах, тропинка упиралась в малоприметную дверцу, явно в этой декорации специально для Олега прорезанную. Здесь, в напрочь условном сюрреалистическом мире, выглядела эта дверца как нечто само собой разумеющееся, словно она с момента возникновения (изготовления?) этой декорации тут и была, Олега поджидая. Хоть бы уж три их сделали, усмехнулся он сумрачно. И камень посередке: мол, направо пойдешь, налево пойдешь… Ладно, чего гадать-то, уходить отсюда надо… Задавив на корню странное, тревожное предчувствие он потянул дверцу на себя и шагнул за порог.

В глаза ударил слепящий свет, и Олег на пару секунд оглох от шума, в котором даже не сразу распознал аплодисменты — аплодисменты огромного зала, и явный аншлаг… Свет же, бьющий в лицо, исходил от мощных софитов, источающих даже на таком расстоянии запах нагретой пыли. Загремел странный бравурный туш — он расслышал только, как безбожно лупят басы из мониторов,[2]а потом, в мельтешении огней, разглядел выдвинутый к авансцене высокий табурет с прислоненной к нему гитарой.