— Самые страшные не в джунглях, а в особняках сидят.

— И то верно.

Мы молча зашагали вперед среди буйной тропической растительности. Лежащие сверху сухие листья, хрустнув, словно чипсы, топились ногами в прелой листве, гниющей на самом низу, противно чавкающей и мерзко пахнущей, а растущие на обочине зеленые заросли издавали своеобразный влажный хруст, будто под ботинками лежали капустные листья. Сладковатый прелый запах через нос заползал в рот, заставляя морщиться.

— Ты куда меня ведешь, Сусанин? — прокряхтела я, перелезая через ствол поваленного дерева и балансируя на камнях, сплошь покрытых тонким слоем мха.

Увидишь.

— Перефразирую. — Не заметив уверенности на лице санклита, сказала я. — Ты уверен, что идешь в правильном направлении?

— Все нормально. И вообще, женщина, доверься мужчине!

— Ага, щаз! Знаешь, сколько девушек после таких слов залетели?

— От меня — ни одной. — Огрызнулся он. — По понятной причине.

Беременность от санклита для смертной девушки — пропуск на тот свет.

— Прости, Сеня.

— Я-р…дяй, но не убийца.

Наши глаза встретились.

— Да знаю я, каждый санклит — убийца. — Пробормотал он. — Поверь, никакой радости мне это не доставляет. Совсем наоборот.

— Верю. — Я обняла его. — Ты хороший, Сеня. Но если не уберешь руку с моей задницы, пожалеешь.

— Какая ты злыдня! — зацокал мужчина. — Вот брошу в джунглях, будешь знать!

— Чего? Вообще оборзел? Драгану нажалуюсь!

— Шантажистка! Мы, кстати, уже пришли.

А ведь и правда! Тропический лес внезапно кончился, и перед нами, как в сказке, "вдруг откуда ни возьмись", появилась деревенька. Несколько десятков лачуг со стенами из стволов бамбука и крышами из пальмовых листьев в несколько слоев. Под присмотром важного петуха с роскошным красным гребнем на голове деловито рылись в земле курицы. В хлипких загончиках похрюкивали поросята. Пахло пряностями и сырой рыбой.

Все были при деле — женщины суетились вокруг больших котлов на костре и развешивали постиранное белье, мужчины латали рыболовную сеть, видавшую лучшие времена, и толкли что-то в деревянных ступках, попутно сплетничая. Подростки потрошили рыбу, натирали солью и выкладывали вялиться под солнцем прямо на крышу. Кругом с визгом носились друг за другом, поднимая клубы пыли, маленькие голожопики.

Лавируя среди них, мы с Арсением прошли мимо мощных буйволов с кожей цвета спелой сливы. Прикрыв глаза веками с седыми вертикальными ресницами, эти местные средства передвижения с огромными рогами мотали хвостом с кисточкой на конце, как маятником, отгоняя мух. и потряхивали иногда редкой бородкой на шее в такт снам. Вокруг нас сверкали улыбками что стар, что млад. Щурясь от солнца, беззубый старикан вынес нам стаканы с водой, хотя мы даже не просили.

— Здесь живут семьи слуг Лилианы. — Пояснил Сеня.

— В таких условиях? — пораженно прошептала я, качая головой.

Ни школ, ни больниц, более чем скромный быт, циновка для сна. В лагере беженцев и то лучше!

— Она считает, что оказала им великую милость, уж поверь!

— Никогда не пойму эту женщину.

— Они ее боятся, как огня! — санклит кивком указал на небольшой алтарь под навесом со статуэткой Девы Марии, весь покрытый гирляндами цветов.

— Знают, что это чудовище — санклит и любого из них может убить за малейшую провинность или просто ради забавы, вот и задабривают Богоматерь.

Я с тоской посмотрела на деревянных идолов прямо рядом с Девой Марией, и впервые осознала, что привычный мне азиатский микс религий может таить в себе настолько глубокое отчаяние и ужас, что люди молятся всем подряд, уповая на то, что хоть кто-нибудь да поможет. Мне встречалось подобное у родителей безнадежно больного ребенка — они тоже готовы на все и цепляются за любую былинку, лишь бы не произошло самое страшное.

— Мир жесток, большеглазая. — Арсений приобнял меня. — Подожди минутку, хорошо?

— Конечно. — С трудом выдавила я.

Он отошел к местным, а мне оставалось лишь снова позавидовать санклитам из-за их владения любым языком мира. Как у них, интересно, происходит понимание специфичных шуток, понятных обычно только тем, кто вырос в одно время и в условиях культурной идентичной среды?

От лингвистических размышлений меня отвлек кареглазый мальчуган. Дергая за мою руку, он что-то быстро лопотал.

— Прости, я тебя не понимаю. Хочешь куда-то отвести? Ну, идем.

Довольный ребятенок закивал и побежал к одной из лачуг, оглядываясь иногда, чтобы проверить, идет ли непонятливая тетя следом. Отодвинув мешковину, которой был прикрыт вход, я увидела длинные седые волосы старухи, что дремала, сидя по-мужски, широко расставив ноги, и уронив голову на грудь. Но стоило мне войти, как ее словно включили.

Вздрогнув всем телом, она вскинула на меня черные глаза, и теперь уже вздрогнула я. Ее взгляд проникал внутрь, под кожу, прокладывая себе дорогу к душе, словно мощный бур. Сил противостоять ему не имелось. Мы так и смотрели друг на друга, пока сзади не раздался голос Арсения.

— Саяна, что ты тут делаешь? — он зашел внутрь.

И в тот момент старуха заговорила. Грудной низкий голос гипнотизировал не хуже взгляда глаз-колодцев.

— Что она сказала? — я воззрилась на своего переводчика.

— Ничего интересного, идем.

— Сеня.

— Да всякую ерунду! — он отмахнулся. — Решила всерьез послушать бредни старой ведьмы? Идем уже.

— Пока не переведешь, с места не сдвинусь! — я скрестила руки на груди. — И учти, соврешь — пойму.

— Грехи мои тяжкие! — простонал санклит. — Хорошо, слушай. "Твоя любовь убьет тебя и подарит крылья". Довольна?

— Что еще? Это же не все.

— Еще она сказала, что ты никогда не познаешь старость. Ну вот, расстроилась. Я же говорил! Идем. — Он потянул меня за руку.

Старуха зашипела на него, как дикая кошка, и, когда санклит отпрыгнул в сторону, захлебнулась от смеха, запрокинув голову и шлепая себя по ляжкам.

— Вот ведьма! — опасливо косясь в ее сторону, Арсений сплюнул с досады.

Перестав смеяться, женщина вновь пронзила меня взглядом, что-то тихо прошептала и тепло улыбнулась.

— Да понял, понял, — санклит кивнул, когда я с ожиданием посмотрела на него. — "Прими свой Путь. Верь сердцу. Иди с богом, ангел. Опасайся лисы".

— И что это значит? И какой лисы?

— Откуда я знаю? Каких-нибудь местных грибочков нажралась, вот и вещает, оракул, блин!

— Спасибо. — Я улыбнулась старухе и, склонив в знак уважения голову, вышла из лачуги. Где-то внутри трогательной стрункой дрожало предчувствие, что понимание ее предсказания придет в свое время. Пусть так.