Я положил руку ему на плечо.

— Все ты верно говоришь. Так оно бы и неплохо. Но не можем мы остаться. Честно скажу, я и сам не очень понимаю, что мы там, в Эпицентре, станем делать. Но зачем-то нам туда надо. Ты Пророков встречал?

— Было дело. Противные типы.

— А врут?

— Это — никогда.

— Так вот, и я Пророка встречал. И назвал он меня Меченым. И сказал, чтоб я дальше шел. Шут его знает, что он откуда взял. И много еще всяких обстоятельств есть. Я должен идти. Может, когда дойду, пойму зачем. А про Хуторян не забуду. И про ваших, и про других. Слово даю.

— Ну ладно, — мотнул головой Анатолий. — Двигай тогда с богом.

…Подвода скоро скрылась из виду. Широкая просека все тянулась и тянулась, по ее сторонам проступили признаки человеческого присутствия: недавние кострища, какой-то недостроенный лабаз.

Я шагал и думал о том, что Ольга, наверно, права. Как-то так выходит, что я взваливаю на себя непосильный груз. Где-то стоят бесхозные военные склады со смертоносным содержимым, мыкают горе Хуторяне, в городе перебито немало народу, и заварушка, которую я породил, далеко не исчерпана. Еще немало крови прольется, и не только бандитской. И судьба Работяг не так уж бестревожна. А что делать с жителями трущоб, вообще неизвестно. И еще всякого полно в Зоне, с чем неизвестно, что делать. Я не могу поспеть всюду вовремя, не могу помочь всем и каждому. Раньше я с этим довольно спокойно мирился. А теперь… Дело, конечно, не в Пророке. Плевал я на всяческих пророков. И даже не в Кошках, на которых плевать не стоило. Что-то изменилось во мне за последние недели, будто треснула ни с того ни с сего какая-то защитная скорлупа, и чужие страдания болезненно коснулись меня. Я не спасатель широкого профиля и тем более не Спаситель, хоть меня в этом исподволь старались убедить и исподтишка подталкивали. (Не все вместе, каждый желал иметь собственного Спасителя.)

Но я обычный человек, грешный и цепляющийся за свою грешную жизнь. Что я могу? И зачем мне это надо? Чего они все от меня хотят? Чего хочу я? Вот, говорят, на другом конце Зоны, в самой глухомани, стоит сошедший с рельсов состав. В вагонах жратва, пойло, медикаменты и много еще чего очень по нашим понятиям ценного. Гнали вроде бы в порт гуманитарный груз для какой-то пострадавшей от стихии страны. Но до порта он не доехал, Чума его прихватила. Так и застрял в Зоне. Дороги туда, кроме как по шпалам, никакой нету и далеко. Поэтому никто и не добрался. А я добраться могу. Я на своем походном грузовике ездил по «железке». Это очень непросто, особенно если долго ехать. Но я проеду. Загружусь под завязку и обратно в город. Не может же там драчка без конца длиться. Сбуду добычу, закачусь в «Арго», созову Ездоков, кто поприличнее. Помянем Коня как положено. Кутнем за всю фигню. Потом к Работягам, помириться с Лариской. Негде ей больше быть. И залягу я у Работяг на месяц или два. Директору навру чего-нибудь, часть добычи оставлю. Он так и так не прогонит.

А потом забрать Лариску и, точно, уехать на какой-нибудь отдаленный хутор, только подальше от Эпицентра.

Меня везде с дорогой душой примут, потому что опытный бывший Ездок в хозяйстве очень пригодится: местность знает, жизнь знает, связи есть, стреляет хорошо. И гори оно все ясным огнем…

«Если живыми от Эпицентра вернемся, про тот состав действительно надо не забыть, — вдруг как-то непроизвольно подумал я. — Кругом люди мрут от болезней и плохой жратвы, а там столько всего. И не одному ехать, а с Работягами на нескольких машинах. У них, конечно, водилы — не Ездоки, так себе. Но за мной следом пройдут».

От такого неожиданного поворота мысли я даже ругнулся вслух. Ничего тебе, Серый, говоришь, не надо? И плевать на все? Врешь. Сам себе врешь. А зачем надо, не знаешь.

Я ускорил шаг, заставив себя не думать ни о чем, кроме предстоящего дела.

…Просека неожиданно кончилась. Впереди лежало голое пространство, покрытое стерней скошенной травы и утыканное все теми же свежими пнями. Посреди него высился деревянный частокол, увитый поверху колючей проволокой. Дорога вела через пустошь к массивным деревянным воротам, перехваченным стальными полосами. Над частоколом возвышались какие-то строения с чуть покатыми крышами из бревен, с глухими бревенчатыми стенами без окон, похожие на блокгаузы. Сооружение действительно смахивало на военный форт позапрошлого века. Или даже позапозапрошлого.

Я «прислушался». Кошки были рядом, хоть я не видел ни одной. От них исходил ровный, уверенный сигнал. Значит, не все так плохо.

Я мог явиться сюда ночью. Под покровом темноты мне, возможно, удалось бы проникнуть внутрь этого оборонительного сооружения. И, не исключено, я даже смог бы угнать грузовик. Но, во-первых, скорее всего, меня бы все-таки обнаружили и пристрелили. А во-вторых… Существовала еще одна цель, которой я намеревался достигнуть попутно.

Я медленно направился через пустошь к воротам. Своих четвероногих союзников я не видел, в стерне не больно-то спрячешься. Но они были где-то рядом, сопровождая меня по пятам. У меня не было никакого конкретного плана. Но то ли мое «шестое чувство», то ли кошачьи «волны» — что-то подсказывало мне: нужно просто двигаться вперед, и все сложится само собой.

Частокол приближался. Я шагал неспешно, старательно «прислушиваясь» к тому, что происходило за воротами. Там, похоже, ничего пока не происходило. Возможно, доблестные Председателевы дружиннички меня еще не заметили.

Внезапно что-то изменилось, я даже не сразу понял что. В глазах поплыло, и пейзаж начал меняться — то становился черно-белым, то опять обретал краски, как изображение со старой, заезженной видеопленки. У меня закружилась голова, потому что в глазах начало двоиться, троиться и множиться. Я не сразу догадался, что каким-то образом вижу теперь форт в разных ракурсах, накладывающихся один на другой. Передо мной по-прежнему лежала дорога, и я стоял на ней, но в то же время я как бы наблюдал за самим собой и за фортом со стороны, с небольшого расстояния от земли, причем сразу со всех сторон.

Потом в сознании у меня будто распахнулась неведомая дверь, и в нее не то подул странный, холодный ветер, не то хлынул серый, почти непрозрачный свет. В нем бормотало множество невнятных и определенно не человеческих голосов. Я почувствовал острые запахи увядшей травы, сырой земли и влажной шерсти, и еще какие-то, ни с чем не соотносимые, обычно недоступные человеку. Меня заполнили эмоции, которым я не мог найти названия. В них присутствовали оттенки тревоги и ярости, нежности и жажды крови, в них сквозило упоение жизнью и смертью. Но основу составляло нечто такое, что просто не умещалось в человеческой области чувств.

Ощущение было настолько дикое, что я пошатнулся. Свет или ветер заполнял меня всего, проникая из мозга в каждый уголок тела. Чехарда со зрением продолжалась, к ней прибавились и причуды слуха. Я уловил множество прежде недоступных мне звуков, которые не мог ни понять, ни объяснить. Кажется, я услышал, как стебли травы трутся друг о друга под неощутимым движением воздуха, как перекатываются микроскопические комочки земли.