Хазарин попытался кольнуть в шею, Любомир сбил клинок ободом щита. Степняк завизжал и наискось опустил саблю, стараясь достать до конской выи. Любомир едва успел подставить меч.

– Ах ты, тварь бесчестная!

Он встал в полный рост на стременах, нависнув над татем, отпустил поводья – Пегий не дернется, чувствует хозяина и без узды, – перехватил меч двумя руками, не обращая внимания на болтающийся на предплечье щит, и со всей силы обрушил на хазарина. Тот попытался срубить раскрывшегося воя, махнув параллельно земле. Справная бронь выдержала удар, затупила клинок. За кожаным поддоспешником, наверное, набухнет черный синяк, и ребро, кажется, треснуло. По боку расползалась тупая, словно от удара оглоблей, боль. Это ничего, главное, крови не лишился, не ослабеет. Хазарин вскинул щит, но слишком спешно и потому неудачно. Тяжелый меч впечатал окованный железом обод в предплечье хазарина. Щит треснул, впрочем, как и рука, что для хазарина было значительно хуже. Тать был, разумеется, жив – от таких ран не умирают, – из глотки рвался крик, глаза бешено сверкали в прорезях личины, сабля со свистом рассекала воздух. Но левая рука с расколотым щитом повисла.

Выжить в сече со сломанной рукой не может никто, если, конечно, не произойдет чуда. Но на чудеса сеча скупа.

Любомир со всей силы ударил щитом в щит татя, отбросил саблю и восходящим движением загнал отточенное жало под бармицу. Из вражьего горла ударил кровавый фонтан, Любомир отвел меч, размахнулся с другой стороны и ударил по наушу. Тяжелый клинок оторвал приклепанную пластину от шелома и срубил верхнюю часть черепа.

– Шоб думок грустных не было, – осклабился Любомир.

Рядом бился Кудряш. Хазарин был опытнее горлопана, наседал. На запястье парня виднелись кровавые росчерки, оставленные саблей. «Несподручно мечом-то супротив такого сноровистого, – подумал Любомир, – надыть иначе». Он кинул меч в ножны и быстро отцепил от седла боевой кистень – короткая деревянная рукоять, цепь длиною в полтора локтя, на ее конце – чугунный шар. Он поравнялся с хазарином, тот заметил его появление – закрывшись от меча Кудряша, попытался дотянуться до горла Любомира, благо рука у того была опущена. Любомир коротким движением вскинул кистень, прочная цепь перехлестнула через хазарский клинок, намоталась. Рванул на себя. Хазарин подался вперед, стараясь удержать оружие, выныривая из-за щита.

– Эх, ежова мать! – ухнул Кудряш, обрушивая меч на руку татя. Перерубил. Тать дико заорал, из огромной раны ударила кровавая струя.

Любомир потянул. Cабля вместе с отрубленной кистью повисла на цепи – дюже хазарин вцепился в рукоять. Конь под тиуном заметался, захрапел, вскинулся свечкой.

Кое-как освободившись от «трофея», Любомир от души хлестнул кистенем. Цепь обогнула край щита, грузило врезалось в предплечье оставшейся руки, щит повис.

– Получай! – выкрикнул Кудряш, направляя острие меча в горло…

Хазарин хотел напоследок проклясть убийцу, но вместо того забулькал, захлебнувшись кровью, и свалился с коня…

Любомир бросил Кудряшу тонкий кожаный ремешок, который вытянул из седельной сумы, крикнул:

– Руку перетяни, кровью истечешь.

Парень схватил ремешок, переметнул через запястье, затянул узел зубами.

– Лепо ты его, батьку! – пришпорил коня и улетел в гущу.

«Гордец, – покачал головой Любомир, – как бы не пропал понапрасну».

Увечный конь, видно, не выдержав кровавого зрелища, устроенного Алатором, споткнулся пострадавшей от березового дрына ногой, грянулся оземь и вставать напрочь отказался. Вокруг бродило множество бесхозных лошадок, но ни поймать таковую, ни тем более взгромоздиться на нее Степан, увы, не мог, по той простой причине, что скакуны при его приближении шарахались. Потому как за версту от Белбородко несло волком – та дрянь из Алаторова мешочка еще не выветрилась.

Пришлось переквалифицироваться в пехотинцы.

С людинами сражалось всадников пять, остальные куда-то унеслись. Времени обдумывать куда и зачем не было. Конники работали саблями, как газонокосилки – ножами. Тут не до думок – знай уворачивайся.

Славян осталось всего два островка, человек по тридцать в каждом. Сбитые в кучу, плохо организованные, израненные ополченцы были легкой добычей. Пятеро степняков неустанно рубили славян, и островки таяли на глазах.

Ближайший к Степану всадник находился метрах в полутора. Подойти к хазарину без специального снаряжения, каковым является, например, легкий танк или бронетранспортер, было делом немыслимым. Двое людинов сунулись со своими рогатинами, но рогатины были враз отбиты щитом, а из двух людинов остался в живых один. Единственной реальной силой, которая могла противостоять хазарину, был Алатор, но он со смаком рубился метрах в ста и возвращаться к Степану явно не спешил. А дух-медведь, кажется, взял недельный отпуск. Или вообще уволился, не царское это дело – копченых учить.

«Срочно требуется свежая и оригинальная идея, – подумал Степан, малодушно отодвигаясь подальше от человека-газонокосилки и его скакуна, – а лучше гранатомет».

У Кастанеды в одном из многочисленных томов описан способ призыва «силы». Шаман отпускает свое «я», действуя спонтанно, отдавшись невидимому потоку, влекущему его. Автор трактата о шаманизме таким образом нашел «место силы» – тело само его выбрало.

Кастанеду Степан изучил от корки до корки, во всех нюансах, по той простой причине, что клиенты попадались грамотные, интересующиеся всяким мракобесием. А гуру, как известно, всегда должен быть на коне, в смысле, знать больше, чем паства.

«А, чем черт не шутит, – подумал Степан, – может, найду что-нибудь подходящее. По крайней мере, ничем не рискую, кроме головы».

Степан заставил себя расслабиться, ощутил, как теплая волна проходит по телу, сделал несколько глубоких вдохов, избавляясь от последних обрывков мыслей, и отпустил свое «я». Тело начало двигаться самопроизвольно, словно в каком-то дикарском танце. Белбородко подпрыгивал, кружился, резко приседал, двигался как тигр, как цапля, как богомол. Плавные движения сменялись резкими выпадами, боевой «киай» то и дело сотрясал воздух.

Странное поведение, как и следовало ожидать, привлекло внимание окружающих. Людины, видимо, решив, что истребитель хазар получил серьезную черепно-мозговую травму, и памятуя о его заслугах, оттерли Белбородко поглубже в тыл, чтобы хазары не потоптали.

В тылу было тесно, но вокруг Степана вновь образовалась «полянка». Никто не хотел попасть под удар пудового кулака или ножищи сорок шестого размера.

Вдруг Степан споткнулся, сильно ударившись ногой о какой-то тяжелый предмет. Танец сразу же прекратился, хотя он не упал и не зашиб ногу.

Длинная рукоять кузнечного молота накрывала стопу. Степан поднял находку, вес подходящий. Ежели раскрутить эту штуковину, как на Олимпийских играх, и запустить в хазарина, то в случае прямого попадания о тате можно будет забыть навсегда. Примерно на ладонь отступая от конца, в рукояти красовалась изрядная дырка – наверное, этот молот подвешивался на крюк в кузне. Эх, кабы привязать шнур, метров пять хотя бы, то не пришлось бы за кувалдиной бежать – подождал, пока упала, да тяни за веревочку. Получается снаряд многоразового использования.