Она потянулась прикоснуться к цветному звуку, не рукой – своим разумом, восхищенная крутящимся калейдоскопом цветов и оттенков, таким изысканным и прекрасным, что сердце готово было разорваться.

А потом ее подняли. На один радостный миг она стала невесомой. Она не чувствовала его рук, несущих ее, укладывающих ее голову на подушку и нежно укрывающих ее простыней.

Он поспешно ушел, потому что сверкающая серебряно-красная стрела прочертила воздух и отвлекла его внимание – она вспомнила, что это звонит телефон. Потом звонок погас, и ее снова начал убаюкивать шелковый звук, пляшущий на потолке. Птичьи трели, песни ветра и воды. Она погрузилась в них.

Грейс стояла перед дверью в ее квартиру.

Чертову входную дверь сосед, видимо, опять оставил открытой.

– Наталья, открой, пожалуйста.

Но ей не хотелось отвечать. Ей было стыдно и страшно. Она согнулась, прижав руки к груди, и стала молиться, чтобы Грейс ушла. Но Грейс, как всегда, была настойчивой.

– Наталья, я знаю, что ты там. Пожалуйста, нам нужно поговорить.

Было воскресенье, а ее сосед ненавидит шум. «Грейс, пожалей ты…»

– Я не уйду. – Грейс постучала в дверь костяшками пальцев. – Якубас мертв, Наталья. Чего ты еще ждешь? Чтобы еще кто-нибудь погиб?

– Уходи, Грейс! – выкрикнула она.

За спиной Грейс послышался мужской голос, грубый от чрезмерного курения:

– Эй, Из-России-с-Любовью, нельзя ли пртише? Англия – христианская страна, чтоб вы знали, и воскресенье – день отдыха.

Грейс начала извиняться, и Наталье пришлось действовать. Она мигом слетела вниз, распахнула дверь и втащила Грейс внутрь, прежде чем та успела сказать еще хоть слово в извинение. Затем она выскочила в общий холл.

Ее сосед стоял перед своей дверью, небритый и неряшливый. Она вытянулась перед ним во весь свой рост:

– Не похоже, чтобы ты собрался в церковь, товарищ.

Он попятился, пораженный: никогда раньше она не отвечала на его выпады. Осмелев, она решила продолжить:

– Христос сказал: «Возлюби ближнего своего, яко самого себя». – Она разозлилась до такой степени, что могла сказать такое, о чем потом будет жалеть. Но ее это уже не волновало – она начала получать удовольствие от своего негодования. Повысив голос, она выкрикнула прямо в гнусную рожу: – Но только знаешь что? Иисус посмотрел бы на это по-другому, если бы соседом у него был тупой жирный козел!

Она громко хлопнула своей дверью и повернулась к Грейс, смотревшей на нее со смесью тревоги и восхищения на лице.

– Это было… неожиданно, – сказала та.

Наталья пожала плечами:

– Бывает…

Они поднялись на второй этаж. Сосед Натальи вскоре ушел. Наталья заваривала чай, когда услышала первый удар двери. Пауза. Ничего.

– Он оставил открытой входную дверь, – сказала она. – Опять.

– Может, я спущусь?… – спросила Грейс, тронув ее за плечо.

– Бесполезно. Скорее всего он вернется через пять минут и опять не закроет.

Она передала Грейс кружку с чаем, и они перешли в гостиную.

– Как у тебя уютно! – похвалила Грейс.

Наталья зарделась от удовольствия. Эта комната была самая большая в квартире, и ей самой нравилась. Она недавно перекрасила ее в кремовый, бежевый и красный цвета. В одной из ниш устроила стеллаж для книг. Телевизор и музыкальный центр поставила у окна. Продолговатый низкий журнальный столик стоял перед диваном.

– Что за человек этот Альф Гарнетт в соседней квартире? – спросила Грейс.

– Не поняла?

– Мистер Из-России-с-Любовью.

Наталья фыркнула:

– Закоренелый расист и к тому же жлоб. Водитель такси, поэтому все время на работе: днями, вечерами, в праздники. – Она усмехнулась. – Зато ты увидела воистину доброго ближнего своего.

Грейс расхохоталась.

Какое-то время Наталья надеялась, что, может, она допьет чай и уйдет, но быстро поняла: раз Грейс за что-то взялась, она так просто не отступится. Наталья догадалась, что момент наступил, когда Грейс аккуратно поставила кружку на столик, точно в центр стеклянной подставки. Люди ведут себя так, готовясь к неприятному, но обязательному для них разговору.

– О чем вы поспорили с Якубасом? – спросила Грейс.

– Я не понимаю, о чем ты.

Грейс посмотрела на нее с грустью, которая задевает сильнее, чем резкое слово или гнев.

– Когда он выходил из кабинета, то сказал: «Спросите у нее, почему она здесь, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы». Примерно так.

Наталья пожала плечами, не в силах посмотреть в глаза Грейс:

– Он псих.

– Был им, возможно. Но мне кажется, он скорее был напуган и отчаялся. Зачем он тебя разыскивал?

– Я уже сказала.

– Ну да, он был психом… – Грейс говорила спокойно. – Я не могу в это поверить, Наталья. Сказать почему?

– Нет. – Теперь она смотрела на Грейс. Ей не хотелось слышать никаких предположений, но и не хотелось терять доброе расположение Грейс. – Прошу тебя, Грейс. Не надо. Ничего хорошего из этого не выйдет. Ничего.

Грейс вздохнула:

– Вчера я разговаривала с Хилари Ярроп.

У Натальи екнуло сердце и забилось быстрее, гулко стуча по ребрам. Но она научилась скрывать свои чувства, и, когда заговорила, голос у нее был спокойный.

– Это твоя коллега? – спросила она.

– Ты ее не помнишь?

Наталья подняла брови и беспомощно пожала плечами.

– Она писала тебе рекомендацию, – напомнила Грейс.

– Это было так давно… – Она заставила себя взглянуть на Грейс с любопытством и некоторым оттенком смущения.

– Она была твоим куратором, когда ты въехала в страну, Наталья. Люди не забывают своих кураторов. – Грейс была возмущена и разочарована, но на этот раз Наталья промолчала.

Однако она чувствовала на себе взгляд подруги и понимала, что происходит.

Немного погодя Грейс заставила себя продолжить разговор:

– Мисс Ярроп удивилась, когда я в разговоре назвала тебя молодой и беззащитной. Поэтому я сверилась с записями. Ты прекрасно сохранилась для тридцатисемилетней женщины.

– Я не могу говорить об этом. Поверь, пожалуйста, я стараюсь защитить тебя же.

Грейс, улыбаясь, качала головой:

– Странно, что люди, которых я люблю, могут считать, что защищают меня, меня же и обманывая.

– Тебе лучше уйти, – посоветовала Наталья.