Дяди со стороны отца – Георгий Васильевич (см. С2) и Владимир Васильевич (см. С3). Б.Н. характеризует их так:

Дяди – выпадали из нашего быта: так сказать – полудекаденты (ведь слова такого не знали в те годы); они – чудаки, над которыми похохатывали, которых поведение было порой ни на что не похоже; но они уже выступали: выступали против «традиций» – не каламбурами, а жизнями, достаточно сломанными. Владимир Васильевич Бугаев является редко из Питера; явный чудак: с видом взъерошенного конспиратора и нигилиста шестидесятых годов, весьма бедно одетый и весьма заносчиво нас оглядывающий, тыкающий окурок не в пепельницу, а в цветочную вазу: с явной демонстрацией. В юности нигилист, ультракрасный, требующий с Антоновичем отделенья Украины, едва ли не режущий лягушек из «принципа» и вздергивающий ногу на ногу (носком в небо) при дамах, он, студент, все забыв, пристрастился к химии, да так, что в ней выявил задатки большого научного таланта; так о нем отзывался профессор Бутлеров, силившийся его оставить при университете; не тут-то было: усмотревши в действиях Бутлерова покровительство начальства и нарушение «принципа», дядя мой, Владимир Васильевич – «чччто?» – бросил химию, которой он увлекался; и стал служить в банке (почему – в банке?), где ему уже не покровительствовал никто и где получал года он гроши, продолжая изучать Спенсера, Милля, Конта, которых он был начетчиком, как и отец, переча отцу и доказывая свое – «чччто?» – а не его пониманье.[455]

Относительно другого дяди Б.Н. пишет:

Другой брат отца, Георгий Васильевич, всю жизнь являлся к обеду к нам раз в две недели, с портфелем своим: из суда (был присяжным поверенным он): этот был в другом стиле; высокий, красивый, стройнейший; со вкусом одетый и умный весьма, но, как дядя Володя – чудак, подфыфыкающий, очень злой, с беспощадной насмешкою (впрочем – вполне бескорыстной; и даже – себе во вред).[456]

И далее:

Но злость – не исход; и – увлечение за увлечением, точно запой; вдруг все заработки улетают на по-купанье фарфоровых чашечек; мнит знатоком себя старых фарфоров; поздней обнаруживается, что он накупил себе битую дрянь; раздаряется дрянь; и все комнаты завешиваются дрянными картинами; и он с Глаголем, с Орловым себя мнит эстетом; и вновь раздаряется дрянь (получаем и мы в дар ужаснейшие пейзажи); зато: куплено пять виолончелей; Георгий Васильевич, севши в пороге двух комнат, жене, детям, даже прислуге дерет невозможнейше уши; и жалуется жена:

– Врет – не слышит; а не позволяет дышать; все должны, не дыша, его слушать.

Позднее – раздарены пять виолончелей; вместо них – пять велосипедов; садится сам – катится; жену сажает, детей, покатился весь дом; докатался же он до того, что стал еле ходить, опираясь на палку; раздарены велосипеды; сев в кресло, три года сидел и читал; перечел уйму книг; и себя осознал он философом; но последовательность увлечений и изучений – странна: преодолев философию Канта, открыл Шопенгауэра, чтобы ему изменить с Соловьевым (он, старый безбожник – что вынес он из Соловьева?).

Выяснилось: последние годы Георгий Васильевич обрел себя в Максе Штирнере, став убежденнейшим штирнерианцем, каким и был он в сущности всегда; и я понял. Что Штирнер уже – не очередное увлечение, а самая суть дяди Ерша.[457]

На основании вышеприведенных отрывков перед нами отчетливо вырисовываются у обоих дядей наиболее бросающиеся в глаза черты характера, общие с таковыми и у отца Б.Н.: склонность к чудачествам, гротеску и склонность к протесту, бунту против устоявшегося быта. Необходимо к этому присоединить резко выраженную у обоих страсть к спорам. И в этом отношении мы имеем у них общность с отцом Б.Н.

Относительно теток со стороны отца (см. C4, C5, С6, С7) сколько-нибудь подробных сведений нет.

Со стороны матери по этой линии отметим ее младшую сестру, тетку Екатерину Дмитриевну (см. С11), которая жила вместе с семьей Б.Н.; А. передает о ней следующее:

Внешне была красива, но отличалась более мягкими, чем у сестры, чертами лица («красота была более мягкая, угашенная»). Была чрезвычайно молчаливым и замкнутым в себе человеком. По-видимому, таила в себе какие-то более глубокие интересы, но внешне этого не проявляла. Жила как бы отраженной жизнью своей сестры, которая все заполняла собой. Было активное противление ухаживанию, не вышла замуж по своей воле. Как будто была склонность к музыке.

На основании этого перечисления создается впечатление, что мы имеем здесь дело с очень замкнутым человеком с некоторыми чертами характера, производившими впечатление странности.

По линии двоюродных братьев и сестер сведения чрезвычайно скудны. Относительно одного двоюродного брата по линии отца (см. Д2) известно лишь, что он является преподавателем математики.[458] По характеру спокойный и уравновешенный человек, скорее медлительный. Относительно другого двоюродного брата (см. Д3) ничего особенно отметить не удается. «Первое впечатление – ничего особенного» (беседа с А.). Также почти никаких сведений не имеется и про двух других двоюродных братьев и про двоюродную сестру (см. Д4, Д5 и Д7). Относительно одной двоюродной сестры (см. Д6) известно, что она является художественно одаренным человеком, питает склонность к поэзии и искусству. Писала стихи, причем некоторые из своих стихотворений прислала Б.Н. Одно время играла на сцене. В остальном можно отметить, по-видимому, общее высокое развитие, интересную внешность, тонкие черты лица.

Относительно племянников и племянниц сведений нет.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО НАСЛЕДСТВЕННОСТИ

Со стороны наследственности можем отметить следующее.

Большая интеллектуальная одаренность по линии отца. Отец – профессор математики с выраженной склонностью к философии. Один из его братьев обладал недюжинными способностями к научной деятельности, другой обладал большой эрудицией в философии. Сын последнего (двоюродный брат Б.Н.) – преподаватель математики.

По линии матери – большая одаренность в художественном отношении. У матери наряду с общим художественным развитием необходимо отметить сильно выраженную музыкальную одаренность («насквозь музыкальное существо»). То же у деда со стороны матери.