Как же складывались обычные человеческие отношения между американцами и местными жителями? Как они воспринимали друг друга? Аркинс, описывая бедность, тяжелые условия жизни, подчеркивал положительные человеческие качества местных селян, иногда несколько преувеличивая: «Люди здесь дружелюбные и стараются помочь, как могут, но нам мешает незнание местного языка. Население, видимо, очень религиозно, и церкви, искусно построенные, являются самой главной частью деревни. В обращении друг с другом вежливы. При встрече снимают шапки и пожимают друг другу руки. Я видел даже детей, пожимающих руки друг другу. Наше представление в Америке о грубых русских манерах в корне неправильно. У меня здесь складывается совершенно другое впечатление, хотя, конечно, трудно судить об этом, не зная языка»[587]. Воспоминания большинства участников экспедиции «Полярных медведей» полны восторженных описаний русских церквей. Пауль Рейдмахер писал 22 марта 1919 г.: «На следующий день прошли еще 30 верст и добрались до Емецкого (современный Емецк. –Л. П.), вполне симпатичная деревушка с очень красивой церковью на берегу реки Двина»[588]. Нравился солдатам и внутренний вид православных деревенских церквей, церковная служба, так непохожая на то, что они видели дома в протестантских храмах. Л. Аркинс писал 9 ноября 1918 г.: «Сегодня вечером был на службе в русской церкви. Похоже на богослужение на католическо-римской мессе – нет скамеек или стульев, ни органа, никакого музыкального инструмента, но женщины поют с исключительной гармонией»[589].

При длительном пребывании в деревнях хорошие отношения с местными жителями налаживались. Шу писал 1 января 1919 г.: «Нам хорошо в маленьком Чамове. У нас здесь появились друзья. Мы нравимся местным, они – нам. Только представьте себе: горстка янки в маленькой деревне. Сами себя обеспечиваем пропитанием и делимся нашими скудными запасами с крестьянами. Нравится ли это крестьянам? Думаю, да, и это взаимно». Тот же автор писал в деревне Моржегоры на Двине: «Крестьяне относятся к нам как к данности или как к неизбежному злу, точно не знаю, по крайней мере внешне они довольно дружелюбны и иногда даже пытаются помочь»[590].

Но отношение к русским менялось как по мановению волшебной палочки, когда американцы и австралийцы сталкивались с городскими зажиточными жителями, особенно это касалось женщин. К деревенским жительницам большинство солдат относились презрительно, часто вообще их за женщин не считали. Австралийский сержант Келли писал: «Крестьянки и другие женщины работницы все были стандартного типа. Невысокие, коренастые, с круглыми формами, они весь год носили теплую зимнюю одежду, что делало их похожими на живые мешки с соломой, с тыквами в верхней части. Эти женщины работали кайлами и лопатами вместе с мужчинами, были возницами. Трудились в судовых командах и выполняли и другие работы. Все это было для нас необыкновенно. Поначалу мы склонялись к тому, чтобы распространить на них те обычные любезности, которые считали естественными по отношению ко всем женщинам, но тем самым настолько их смущали, что быстро приспособились к русской манере обращения с ними»[591]. К. Шу следующим образом описывал деревенских девушек: «Начал официальную проверку “барышень” (русское слово, написанное английскими буквами. –Л. П.). Вполне удовлетворительно, не лучше и не хуже других селянок. Средняя крестьянская девушка в возрасте на выданье необычайно сильная и выносливая. Трудно назвать их элегантными или хоть в чем-то напоминающими изящных западных мисс»[592]. Но, познакомившись с русскими женщинами в Архангельске и Шенкурске, «детройтские парни» таяли от восторга и писали о них в преувеличено-восторженном тоне. Тот же Келли, так презиравший простых русских женщин, потерял голову от встреч с представительницами элиты: «В поразительном контрасте с этим некоторые представительницы аристократии и высших слоев общества относились к числу самых красивых женщин, которых я когда-либо видел. Они были со вкусом одеты и обладали прекрасными фигурами»[593].

Но Келли провел всю русскую кампанию в Мурманске и Архангельске, а солдаты, воевавшие на фронте, были в полном восторге от русских женщин, встретившихся им в небольших городишках. Дума был отправлен на неделю в апреле 1919 г. с фронта в пулеметную школу в маленький городок: «В городе несколько симпатичных девочек, которых мы впервые встретили в России, – писал он в дневнике. – У нас свидания почти каждый день, некоторые неплохо говорят по-английски. Было так хорошо! До смерти не хочется возвращаться!» Бои для американцев закончились, и Дума в составе своей части прибыл в Архангельск для отплытия на родину. Он так мечтал вернуться в свой родной штат Мичиган, но то, что он увидел в Архангельске, несколько убавило его тоску по родине: «Еще увидели цивилизованно выглядевших девочек в обычных платьях и синих чулках. Это приятно. Я собираюсь как можно скорее с кем-нибудь из них познакомиться и, может, немножко заняться любовью». Но конец дня ему принес большое разочарование: «Нас явно собираются отправить домой»[594].

Знакомство с представителями архангельской элиты запечатлелось в памяти союзных солдат и офицеров на всю жизнь. Сержант Перри описывал вечер в доме последнего городского головы С. С. Александрова 24 декабря 1918 г.: «Меня пригласили в русский дом на Рождественский праздник. Пришел туда и оказался в прекрасном доме». О хозяевах: «Кажется, это очень приятные люди. Мадам Соне понравилась моя австралийская шляпа. Сел за стол в 10 часов. Нас попросили вести себя так, как будто мы отмечаем Рождество дома. Там была Рождественская елка с электрическими огнями. Выглядела замечательно мы начали танцевать, и я немного поучил Соню танцевать рэгтайм, но моя нога сдала, я уселся и стал улучшать мой русский и Сонин английский. Соня была типичной русской и говорила обо всем очень откровенно, во многом к моему смущению…» Придя домой, он запишет: «Я провел лучший вечер за время моей солдатской службы». На следующий день феерический праздник продолжился: «Сегодня вечером мадам пригласила меня на концерт и танцы в A. S. C. Меня тоже приглашают на ужин. 6 часов вечера. Мадам настаивает, чтобы я ее эскортировал во время перерыва (русский обычай) , я заметил красивую танцующую, и она меня заметила. Она хочет, чтобы ее представили мне. Конечно, сказал я, пожалуйста. Мы потанцевали, и она попросила, чтобы я проводил ее домой». На следующий день он с восторгом пишет в дневнике: «Боже мой! Как прекрасно мы, британцы, проводим время, просто великолепно!»[595]