У меня уже не осталось никаких сомнений, что ты и твои единомышленники – дегенераты и подонки. Рано или поздно, но какой-нибудь суд разберется с вами за все, что вы натворили и еще только собираетесь натворить. Я больше не хочу с тобой разговаривать. Меня от тебя тошнит.

Выпалив это со свойственной мне горячностью, я решительно направился к двери, чтобы выйти, спуститься вниз и взломать решетку «обезьянника», в котором сидела Ирина. Но я не смог выйти даже в приемную. Два вооруженных дебила в камуфляже, бронежилетах и масках, похожие на роботов, преградили мне путь и втолкнули обратно в кабинет.

– В чем дело? – спросил я у Дзюбы. – На каком основании ты меня задерживаешь?

– А разве ты не знаешь? – захлопал глазами Дзюба и гнусно улыбнулся. – Ты подозреваешься в убийстве.

– Что?! В каком еще убийстве?!

– В убийстве врача «скорой помощи», – с явным удовольствием ответил Дзюба. – Он не появляется ни дома, ни на работе. Свидетели утверждают, что ты увез его ночью на берег моря. Или я снова говорю неправду? А?

Я сел на стул, намертво стиснув зубы. Дзюба очень постарался потуже затянуть на моей шее удавку. Конечно, я могу ответить, что врач жив, только мучается от тяжелого похмелья на борту «Галса». Дзюба скажет: показывай, где яхта. Если я это сделаю, то «Галс» снова попадет в руки Фобоса и его банды. И тогда они наверняка доведут до конца свое черное дело…

– Мне тебя искренне жалко! – Дзюба вернулся к своему столу и снова принялся поправлять письменный прибор, часы, стопку бумаг. – И не потому, что тебя ожидают пытки. Я знаю, что ты легко переносишь физическую боль. Я знаю, что ты храбр. И потому обычным тюремным набором тебя не запугать. И всё-таки ты будешь очень сильно страдать.

Он выждал паузу, поглядывая на меня. Я умею скрывать свои чувства, и потому Дзюба не увидел на моем лице того, что хотел. И все же я здорово испугался. Теперь я знал, что Дзюба способен на самый дикий, бесчеловечный поступок.

– Тебя будет заживо пожирать твоя собственная совесть, – продолжал Дзюба. – Я поставлю в камере, где ты будешь сидеть, телевизор. И ты увидишь… ты увидишь… – Он шагнул к шкафу, наполнил свой бокал. – И ты увидишь трупы людей, которые погибли из-за твоего упрямства. Ты увидишь, как убиваются матери над растерзанными телами своих детей. Ты увидишь, как убитые горем отцы собираются в дружины и идут громить поселения иноверцев. И польются реки крови. И еще ты увидишь суд над пособницей террористов Ириной, и как на ее нежные руки надевают наручники, и как люди плюют в ее сторону, как тянутся к ней, чтобы разорвать ее… Я знаю, что ты не вынесешь этой пытки, и передам тебе в камеру веревку и мыло. И никого твоя смерть не взволнует, никто не станет с тобой разбираться, потому как тебя уже нет, ты разбился на самолете неделю назад, и тебя с почестями похоронили товарищи по аэроклубу. Не так ли, Кирилл Вацура?

Я взглянул на письменный прибор. Никто и никогда не использует эту штуковину с большей пользой, чем я, если пробью ею Дзюбе голову.

– Или ты все-таки проявишь благоразумие? – допытывался Дзюба, не желая замечать нависшей над ним угрозы. – Подумай, какой грех страшнее? Разве стоит твой Селимов сотен невинных душ? Я прошу тебя сказать перед видеокамерой всего несколько слов. Всего несколько слов!! И ради этого мы столько копий с тобой переломали? Кирилл, дорогой! Перестань же ты упрямиться! После твоего выступления мы запустим большой рекламный ролик о твоем агентстве. У твоих дверей будут стоять толпы клиентов! Ты получишь столько заказов, что меня оставишь без работы! Соглашайся, дурачок…

Зазвонил телефон. Дзюба взял трубку, некоторое время слушал молча, потом усмехнулся, поднял глаза на меня.

– Давай так, Петрович, – сказал он своему абоненту. – Кто первый, того отпускаем… Как ты говоришь? Если оба одновременно?.. Черт подери, я и не подумал о таком варианте. Что ж, в этом случае придется отпустить обоих… Всё, дорогой, действуй!

Он положил трубку, снова взглянул на меня, но каким-то нехорошим, маслянистым взглядом.

– У тебя мало времени, Кирилл, – произнес он, и его умасленный взгляд легко заскользил по столу, шкафу, видеокамере на треноге, и вишневой косточкой опять прилетел ко мне. – Дело в том, что… Мне не хочется тебя сильно расстраивать, но я обязан тебя предупредить… В общем, в камеру к твоей Ирине подсадили двух уголовников, и наши доблестные вертухаи организовали соревнование. Кто из зеков Ирину… первым… м-м-м… понимаешь, да?.. того мы…

У меня волосы встали дыбом, и каждая частичка тела сама по себе устремилась к Дзюбе, чтобы вцепиться в него, истерзать, натереть его мозгами, как мастикой, паркетный пол… Подобно торпеде я подлетел к нему, обрушил на него всю свою клокочущую гневом массу, и мы тотчас оба, вместе с креслом, грохнулись на пол. Я разбивал кулаками омерзительную физиономию милиционера, рвал его мокрый гадкий рот, выдавливал его скользкие глаза, и Дзюба вопил дурным голосом, дергал ногами, задевая телефонные провода, и мне на спину посыпались сначала факсимильные аппараты, монотонно гудящие, как шмели, а потом жестокие удары дубинок. Дебилы в камуфляже схватили меня за волосы и ноги, приподняли, но я продолжал месить Дзюбу, не выпуская его, и он дергался, извивался в моих руках, как вытащенная из морской глубины мурена; тогда меня ударили дубинками по затылку, и мое сознание сразу затуманилось. Я разжал руки, Дзюба вывалился мылкой, вспотевшей, измазанной кровью субстанцией.

– В тюрягу его!! – истерично визжал Дзюба, с трудом поднимаясь на ноги. – Немедленно!! В карцер эту суку!! Иголки ему под ногти!! Почки ему отбить, чтоб кровью ссал!! Селезенку ему разорвать на кусочки!! Сгноить!! Задушить!!

Я первый раз в жизни видел, чтобы человек от злости стал зеленым. Подскочив ко мне, Дзюба замахнулся, чтобы ударить меня по лицу, но промахнулся, его кулак надломился и лишь касательно прошелся по краю моего подбородка. Камуфляжные дебилы стали исправлять ошибку своего шефа и несколькими сильными ударами свалили меня на пол. Я лежал, плюясь кровью на линолеум, а Дзюба все еще визжал, топал ногами и колотил кулаками по столу.

– Замордовать его!! Искалечить!!

– Сделаем, шеф, – пробубнил из-под маски дебил.

– Бить до тех