Он отдает мне свою сигарету, наваливается на фрамугу, силится ее открыть. С первого раза не выходит, и он вышибает окно. Груда горящих головешек валится на нас с верхнего этажа — обвалилась деревянная рама, в которую был вделан кондиционер.

— Эй, смотри, что делаешь! — говорю я.

— Расслабься. — Он нагибается и протискивается позади меня, влезает в окно через предохранительную решетку.

— Ну конечно, меня нельзя было подождать, — саркастически замечаю я и оглядываюсь по сторонам с горьким чувством вины по отношению к этому городу, небу апельсинового цвета, старым постройкам, призрачным и ненужным. И единственное, о чем я могу думать, — это серые волны, отделяющие нас от нашего дома. Ров между мной и окружающей темнотой.

— Eagla, mathair, eagla, — шепчу я в загазованное небо.

— Ты что-то сказал? — бормочет Джон, находясь уже внутри.

— Нет.

— Ну давай, залезай сюда, и закроем это окно, вот что. Хватит трепаться, шевелись, — сказал он подозрительно.

Я занес ногу на металлический желоб. Он острый и доходит мне почти до пояса, так что мне не удается опереться на него. Все кончается тем, что я вваливаюсь внутрь и с грохотом приземляюсь на пол.

— Не надо критики, — успеваю сказать я перед тем, как он назовет меня идиотом.

— Тебя волнуют мои упреки? — говорит он с хитрой улыбкой на бледном лице. — Уже поздно, время спать.

— А я уже лег, — говорю я.

Он удивленно смотрит на меня:

— Вот как! И что же ты делаешь?

— Прихожу в себя после всего — сначала жуткий ливень, я весь вымок, потом Пат вынимал дробину из моего колена, и в довершение я навсегда завязал с героином.

— Врешь!

— Джон, мне ничего другого не остается. У них будет мероприятие по сбору средств, бал. По девятому каналу показывали. Я собираюсь. И на этот раз я не облажаюсь. Я убью его. Так что с героином все. Пат мне помогает.

Джон скептически смотрит на меня.

— Ты никого не убьешь, — произносит он, — и не уверяй, что убил того хрена на кладбище, в газетах об этом не было ни слова, должно быть, они увезли его с собой.

— Я всадил в него пол-обоймы, — возразил я.

— И сколько пуль попало? — ехидно улыбнулся Джон.

Умирающий человек, который все это время находился в углу, поднял глаза на меня. Плоская кепка набекрень, дробовик при нем, его тело по-прежнему мокрое, но теперь уже от крови, а не от дождя.

— Мне хватило, — произносит он.

Джон щелкает пальцами перед моим лицом:

— Плюнь на него. Продолжай.

— Пат заботится о моем здоровье, — говорю я.

— Ну конечно! Он сам-то доходяга, — замечает Джон.

— Он отличный парень… Прости, я больше не могу с тобой говорить. Мне надо повидаться с мамой, раскрыть мрачную тайну, корень всех бед.

— Хорошо, только не повторяй больше этих слов.

— Каких слов?

— Я — последняя инкарнация Вишну, мститель, несущий бурю и повелевающий смертью.

— Хорошо, не буду, — отвечаю я, потом выдерживаю паузу и объявляю: — Я — последняя инкарна…

Тут он гасит свет.

Мама уже шесть недель как в земле, а я на собеседовании в Шотландском полицейском участке. Они рассматривают мое прошение о вступлении в полицию. Моего отца, прогрессивного «левака», это раздосадовало, в чем была особая прелесть.

— Алекс, нам всегда хотелось иметь в своих рядах кого-то с правовым опытом, твои экзаменационные оценки выше всех похвал, есть ли у тебя что-то такое, о чем бы ты хотел нам поведать?

О чем бы я хотел поведать?

Мои веки подрагивают…

Спальня ходит ходуном.

Пат сует мне ведро, и меня выворачивает.

— Ни мак, ни корень мандрагоры никогда больше не принесут тебе вчерашнего сладкого сна, — бормочу я.

— Что?

— Ни мак, ни мандрагора — что бы это ни было — не вернут вчерашнего сна. Теперь мне ясно. Героин только забирает, но никогда не отдает. В этом и только в этом причина всех ошибок, которые я наделал с тех пор, как оказался в Америке.

— Ты говоришь, во всем виноват героин?

— Да.

— Но до этого ты говорил, что он спас тебе жизнь?

— Спас.

— Как это?

— А вот так. Я работал полицейским почти шесть лет. Из них три — детективом. Попал прямиком в отдел убийств. Это практически немыслимо, капитан Дуглас из группы Сэмсона не даст соврать. Меня выпасали, и я это понимал. Меня использовали, но я хотел этого, хотел идти вверх — любым путем. Внутри КОПУ были группировки, которым хотелось кое-что изменить в сложившейся ситуации. Отлично, я могу вам посодействовать. Мои таланты, мои навыки. Мое технэ.

И так на протяжении всего пути к корню всех бед.

Тут начинаются тайны. По всей видимости, соперничающие полувоенные силы протестантов и католиков, АОО и ИРА, прежде действительно были заклятыми врагами, но в конце восьмидесятых и начале девяностых, когда они уничтожали друг друга в бомбежках и перестрелках, кое-что свело их вместе.

Героин.

Ирландия — остров, где достать наркотики невозможно, особенно когда боевики имеют обыкновение убивать наркодилеров и доказывать при этом, что они достойны уважения не меньше полиции. Но в тысяча девятьсот девяносто третьем году на тайном собрании в баре «Джейке» в Белфасте было решено разделить Ольстер на сферы влияния. Героин приносил слишком много денег, чтобы не брать его в расчет. Необходимо было держать все в строжайшем секрете. Никому ни-ни. Покровители ИРА в Бостоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско расстроятся, если узнают, что ИРА связалась с наркобизнесом. То же самое относится и к покровителям АОО в Белфасте и Глазго.

После шести лет службы офицером полиции меня удостоили чести — перевели в отдел наркотиков констеблем — полицейским детективом.

Героин приносил боевикам миллионы, но они по-прежнему бомбили бары и заводы, брали заложников. Поэтому люди вроде Виктории Патавасти вынуждены были покинуть Ирландию в первую очередь.

Да, что-то вспоминается.

Лежу тут, в кровати, Пат приносит мне суп.

— Ты как, сынок?

— Все нормально, Пат. Смотри, снег идет.

— Нет. Это не снег, Алекс. Это просто пепел, не волнуйся, лучше расслабься, пожар уже локализовали.

— Смотри, Пат, это снег, — говорю я, но он уже ушел, наступила ночь.

Я высовываюсь из окна, снег попадает мне в глаза, вызывая слезы, которые стекают по лицу и уже полузамерзшими капают с подбородка.

Я могу глядеть прямо сквозь облака, сквозь темноту. Снег идет не с неба, а от бледной луны, из тех краев, куда по кельтским верованиям попадали мертвые. Это ты посылаешь снег, ма. Он летит с небес вниз на крыши и мне на постель. Оставляет мокрые следы на моих губах.