В отчаянии Нойес кинул дротик. Он пролетел в десяти футах над платформой и в безопасности взорвался, ударившись о заднюю стену. Затем он схватил ее за руку и потащил к боковому выходу. Впереди показался коктейль-бар, и они вошли туда.

— Тебе не нравится охотиться? — спросила его Елена.

— Не совсем. Охота — это спорт. А в бросании дротиков по уродцам-мутантам я не вижу ничего спортивного.

Она засмеялась. Нойес увидел кончик ее языка.

— Шесть лет назад в Италии была большая охота, — сказала она. — Мы охотились на фазанов к югу от Рима. Ты должен помнить об этом.

— Я?

— Там был Джим Кравченко. Если он действительно твоя личность, ты должен вспомнить.

Кравченко моментально предоставил ему эти воспоминания. Туманное октябрьское утро, развалины древнеримского акведука на горизонте на фоне серого неба, хорошо одетые молодые мужчины и женщины на мощных спортивных автомобилях гонят по полю, давя обезумевших птиц. Смех, одиночные выстрелы, пищание жертв, осенняя свежесть. Елена рядом с ним. Выглядит она чуточку стройнее. Она держит ружье наизготовку, стреляет и посвистывает от удовольствия каждый раз, когда поражает цель. Затем вкус охлажденного шампанского, деликатесов и непринужденная беседа в замке на окраине города. Елена в его объятиях, все еще одетая в охотничий костюм, юбка задрана вверх, видны ее белые бедра, они прижимаются к его телу…

— Да, — пролепетал Нойес. — Теперь припоминаю.

— У тебя должно быть много интересных воспоминаний. Джим и я очень симпатизировали друг другу.

— Я не просматривал их, — сказал Нойес. — Это выглядит как-то несправедливо. Это перегружает наши отношения, Елена. У меня такие воспоминания, что тебе фактически нечего скрывать от меня, и в то же время ты не знаешь ничего обо мне.

Она удивилась.

— Зачем же мы тогда адаптируем личности? Я не понимаю тебя, Чарльз. Если в твоей голове находятся воспоминания Джима обо мне, почему бы тебе ими не воспользоваться?

«Наверное потому, что ты мазохист», — предположил Кравченко.

Лицо Нойеса исказилось. Елене он сказал:

— Ты права. Я был глуп.

Он просмотрел в своем мозгу архив Кравченко. Нойес отчасти лгал, так как он уже просматривал большую часть истории отношений Елены с Кравченко. Он знал, что они были любовниками около двух лет, встречались от случая к случаю, причем с обеих сторон не было ничего серьезного. У Кравченко было много женщин, и, как понял Нойес, Елена редко одаривала своим вниманием лишь одного мужчину. В его голове был полный набор страстей Елены, ему оставалось лишь отсортировать и изучить их.

— Мне трудно поверить в то, что Джим мертв, — сказала Елена. — Он был таким превосходным мужчиной. Вы с ним хорошо уживаетесь?

— Нет.

— Тогда я понимаю. Но почему? Почему ты выбрал его, раз у вас такая несовместимость?

Нойес заказал напитки.

— Мы имеем с ним одинаковое социальное положение, — объяснил он. — Я выбирал личность с особой осторожностью. Я мог иметь финансиста, университетского профессора, космонавта. Но вместо этого выбрал богатого бездельника просто потому, что сам был богатым бездельником и мне хотелось того же самого. Ну я и получил это. Он не дает мне покоя.

— Ты можешь избавиться от личности, если она тебе не подходит, — сказала она.

— Я знаю. Возможно, я когда-нибудь удалю его и начну все сначала.

«Вот это будет день, Чарли!» — подал голос Кравченко.

— Так было бы лучше для вас обоих, — сказала Елена. — И Джиму это даст дополнительный шанс. Это твоя единственная личность?

— Да. Я не думаю, что мог бы рискнуть и взять еще одну.

— Возможно, вторая личность успокоила бы его немного.

— Может быть. А ты, Елена? Ты такая таинственная женщина. Сколько у тебя личностей?

— Четыре, — холодно сказала она.

Он был поражен. Он считал, что у нее одна, максимум две личности, не более. Немногие женщины могли справиться с четырьмя. Затем Нойес понял, что сделал ошибочное заключение, полагая, что раз она была красива, то интеллект ее должен быть ограничен. Было очевидно, что Елена справляется с четырьмя личностями, так как говорила она четко и ясно, без какого-либо внутреннего дискомфорта.

— Одна вторичная и три первичные, — добавила она. — Это забавная компания. Мы хорошо ладим. Первую я взяла десять лет назад, а последнюю — только в ноябре. Может, возьму еще. Я говорила с Сантоликвидо о возможности новой трансплантации.

— У тебя есть кто-то на примете?

— Нет, — сказала Елена. — Нет еще. Конечно, если я не смогу получить Пола Кауфмана…

— Как! Он и тебе нужен? — воскликнул Нойес.

— Я шучу. Вроде бы они еще не легализовали транссексуальную трансплантацию, или нет? Было бы здорово иметь его. Марк был бы ошарашен. Он боготворил этого ужасного старика. Хотя он обладает не меньшей силой, но и он не мог противостоять прихотям своего дяди ни в чем. И если бы я вошла к нему однажды и заговорила бы словами Пола Кауфмана… — Елена хихикнула. — Превосходная картина. За это надо выпить.

Нойес не видел в этом ничего смешного. Он заказал напитки, а затем медленно произнес:

— Ты имеешь какую-нибудь информацию о том, кто в действительности получит личность Пола Кауфмана?

— Нет.

— Ты была с Сантоликвидо на вечере у Марка.

— Я не обсуждаю административные решения Сантоликвидо на вечеринках, — сказала Елена. — А почему ты спрашиваешь? Ты надеешься заполучить его себе?

— Пола Кауфмана? За десять минут он выжжет меня изнутри. А вот Джон Родитис заинтересован.

— Заинтересован — не совсем точное слово, как мне кажется. Я думаю, больше подходит выражение — отчаянно нуждается.

— Отчаянно так отчаянно. Это не секрет. Родитис полагает, что вполне может обладать личностью Пола Кауфмана, и верит, что их тандему будет что предложить обществу. Два величайших деловых ума века в одном теле. Если честно, я тоже так считаю, и от всей души желаю, чтобы эту личность получил Родитис.

— Знаешь, кто еще хочет получить Пола? — спросила Елена.

— Кто?

— Его племянник, Марк.

— Это невозможно! Трансплантация между родственниками…

— Да, я знаю, запрещена. Марк тоже это знает. У него нет надежды официально получить трансплантат. Но он тоже имеет деловую хватку, и опыт его дядюшки сослужил бы им хорошую службу. Кроме того, он страстно желает оградить старика от Джона Родитиса.

— За что Марк так ненавидит Родитиса?

— Он считает его выскочкой. Это очень просто, Чарльз. Кауфманы — аристократы до мозга костей. Как ты и как я. Как Санто. У нас больше чем богатство, мы имеем корни в двадцатом веке и даже раньше. Родитис же может назвать тебе лишь имя своего отца и все. Теперь, с личностью Кауфмана, он получит социальный