Гретхен выбежала из комнаты в коридор. Рудольф не стал ее удерживать. Он стоял в нерешительности посреди комнаты с молотком в руках, не спуская глаз со своей захмелевшей жены.

Дверь лифта открывалась прямо в квартиру, и Гретхен пришлось в прихожей подождать лифт. Когда перед ней открылась дверь, она услышала за спиной последние, по-детски жалостливые произнесенные Джин слова: «Люди почему-то всегда забирают у меня молотки!»

Вернувшись к себе в отель «Алгонкин», она позвонила в гостиницу Эванса, но в его номере никто не отвечал. Она попросила телефонистку передать ему, что миссис Берк на уик-энд не уехала и весь вечер будет у себя в номере. Потом приняла горячую ванну, переоделась и спустилась в ресторан отеля, где поужинала.

Рудольф позвонил ей на следующее утро. Она была одна. Эванс ей так и не позвонил. Рудольф сообщил, что после ее ухода Джин легла спать, а когда проснулась, ей было ужасно стыдно, и она сильно раскаивается в своем безобразном поведении. Сейчас она в полном порядке, и они все же собираются ехать в Уитби и ждут Гретхен у себя в квартире.

– Может, все же лучше вам провести вдвоем этот день? – спросила Гретхен.

– Напротив, нам гораздо лучше, когда мы не одни, – убеждал ее Рудольф. – Ты оставила у нас свой чемоданчик. Так что знай, ты его не потеряла!

– Я помню, – ответила Гретхен. – К десяти буду у вас.

Одеваясь, она с недоумением размышляла о вечерней сцене, вспоминала такое же вызывающее, странное, неистовое поведение Джин при других обстоятельствах. Теперь все становилось ясным. До сих пор она не делилась с Рудольфом своими подозрениями, потому что не так часто виделась с Джин. Но теперь не могло быть никаких сомнений: Джин – алкоголичка. Интересно, догадывается ли об этом сам Рудольф? Если да, то что он собирается предпринять?

Без четверти десять звонка от Эванса все не было.

Гретхен спустилась на лифте вниз, вышла на залитую солнцем Сорок четвертую улицу – стройная, высокая женщина с красивыми ногами, мягкими черными волосами, с белой кожей, в твидовом костюме и блузке-джерси, готовая провести уик-энд в приятной загородной местности. Лишь значок на лацкане пиджака «Запретим атомную бомбу!», который она носила как брошку, свидетельствовал, что в Америке далеко не все так благополучно, как кажется этим солнечным весенним утром 1966 года.

Все обломки фотоаппаратов и осколки линз были убраны из гостиной, когда Гретхен вошла в квартиру. Рудольф с Джин слушали по радиоприемнику фортепьянный концерт Моцарта. Рудольф казался спокойным, невозмутимым, а Джин была бледна и руки ее немного дрожали. Она подошла к Гретхен и поцеловала ее в щеку, сказав «хелло». По-видимому, она пришла в себя после вчерашнего вечера.

Бросив на Гретхен быстрый взгляд, в котором, как той показалось, мелькнула просьба о снисхождении, она своим обычным низким голосом, с непринужденными жизнерадостными нотками, сказала:

– Гретхен, ты выглядишь просто потрясающе в этом костюме. Ну-ка скажи, где можно достать такой значок? Его цвет оттеняет цвет моих глаз.

– Да, она права, – подхватил Рудольф. – Думаю, что он произведет фурор, когда в следующий раз мы поедем в Вашингтон! – сказал он ласково и, почувствовав облегчение, засмеялся.

Джин держала его за руку, словно ребенок на прогулке с отцом. Так, держась за руки, они спустились вниз, чтобы подождать там механика из гаража, который должен был пригнать их автомобиль. Каштановые волосы Джин, теперь чистые и блестящие, она заколола на затылке бантом-бабочкой, на ней была рубашка с короткими рукавами. Красивые, прямые, уже загоревшие стройные ноги были без чулок. Как всегда, ей нельзя было дать больше восемнадцати.

Когда они ждали машину, Рудольф сказал Гретхен:

– Я позвонил своей секретарше, попросил ее найти Билли и сообщить ему, что мы ждем его на ланч у нас дома.

– Спасибо тебе, Руди, – ответила Гретхен.

Она так давно не видела Билли и надеялась, что при их встрече она сумеет быстрее преодолеть неловкость, если рядом будут родные.

Механик наконец подогнал машину, обе женщины устроились на переднем сиденье рядом с Рудольфом. Он включил радиоприемник. Моцарт, этот беззаботный, весенний Моцарт сопровождал их в пути до самого Бронкса.

Они мчались по шоссе мимо кустарников кизила, мимо цветущих тюльпанов, размеченных белой краской спортивных площадок, на которых взрослые и дети играли в баскетбол. Моцарт уступил микрофон Лессеру1, потом запел Рей Болджер2, запел вдохновенно, неподражаемо: «Я крошку Эми полюбил, а разлюбить не смог», и Джин подпевала своим низким, приятным голосом. Все они прекрасно помнили, какое удовольствие он им доставил в своем мюзикле. Когда они въезжали в Уитби и окрашенные первыми сумерками лилии сворачивали в саду свои лепестки, то безобразный вечер, который предшествовал этому, ушел в прошлое, будто его никогда и не было. Будто.

Инид, которой уже исполнилось два годика, ждала их. Она подбежала к матери, и та, подхватив ее на руки, прижала к груди. Они обнимались и целовались снова и снова, не выпуская друг друга из объятий. Рудольф, с чемоданчиком Гретхен в руках, проводил ее по лестнице в комнату для гостей. В ней было чисто, и она вся сверкала от множества цветов.

Рудольф, поставив чемоданчик, сказал:

– Думаю, здесь ты найдешь все, что нужно.

– Руди, – тихо сказала Гретхен. – Давай обойдемся сегодня без выпивки!

– Это почему же? – удивленно спросил он.

– Не стоит соблазнять Джин. Даже если она сама не хочет пить, то, глядя на других…

– Ах вон оно что, – отмахнулся от нее Рудольф. – Нечего беспокоиться по этому поводу. Просто вчера вечером она была сильно расстроена…

– Нет, Руди, она алкоголичка, – мягко сказала Гретхен.

– Не преувеличивай, – небрежно ответил он. – На тебя это не похоже. Иногда она позволяет себе лишнее, только и всего. Как ты и я.

– Нет, не так, как ты или я, – стояла на своем Гретхен. – Ей нельзя ни капли спиртного. Даже глотка пива. И ей нужно постоянно держаться как можно дальше от пьющих людей. Руди, поверь, я это хорошо знаю. В Голливуде полно таких женщин. На начальной стадии они такие, как она сейчас. Но потом все переходит в другую, ужасную стадию, они доходят до ручки, а она к спиртному очень восприимчива. Ты должен оградить ее от этого, защитить.

– Никто не может меня упрекнуть в том, что я ее не оберегаю, – в голосе его зазвучали гневные нотки.

– Руди, прошу тебя, спрячь все бутылки в доме под замок, – сказала она.

– Успокойся, – ответил раздраженно Рудольф. – Здесь тебе не Голливуд.

Внизу зазвонил телефон. Оттуда раздался голос Джин:

– Гретхен, это Билли. Спускайся сюда!

– Прошу тебя, прислушайся к моим словам! – сказала Гретхен.

– Ступай, поговори с сыном! – холодно ответил он.