26 мая 1955 года консерваторы вновь одержали победу: 345 против 277 лейбористов. Среди прочих соображений стоит сказать, что результаты выборов явились чем-то вроде воздушного поцелуя новому премьеру. Мандат был в равной степени политическим и личным. Популярность Идена произрастала из его скромных манер, отсутствия открытого джингоизма и того факта, что с виду он не принадлежал к «старой гвардии». Эпоха пламенной риторики и титанических личностей сошла на нет, на смену ей пришла эра добрых намерений и пламенного рвения в делах. Люди приветствовали непринужденное и неформальное обаяние.

А то, что Иден – плоть от плоти «старой гвардии», ибо учился и практиковался в той системе, просто не замечали. Да и вообще, ведь все старые дрязги растворились в процессе послевоенного устройства, не так ли? Ибо хотя это десятилетие физически оказалось консервативным, оно оставалось лейбористским по духу. Ирония заключалась в том, что тори управляли страной в период, явно принадлежащий трудящимся и труду, но осознать эту иронию не хватало времени и желания почти никому, начиная от государственных деятелей и мыслителей и заканчивая домохозяйками и рабочими. Опять и снова – у них было полно других забот. Непрерывно стоял вопрос о еде, воде и крыше над головой. И кроме того, как вообще наладить жизнь и достичь благополучия? Стиральная машинка – вот неплохое начало.

36

Игры и игроки

Бытовая техника (или так называемые «белые штуки») медленно и неуверенно внедрялась в британское домохозяйство. Великолепие «трудосберегающих» устройств не всегда было очевидно, но стиральная машинка точно помогала замотанной хозяйке. Медленно, но старательно она крутила и болтала белье, которое потом проворачивалось через автоматический или ручной отжимный каток. Наступила эра современных удобств. Англичане сокращали термин до mod cons (modern conveniences).

Некоторые старинные традиции возрождались, нарядившись в новые одежды: семьям пропагандировали подход «сделай сам». И еще долгое время после того, как закончились суровые годы, люди не бросали древнего искусства домашних заготовок. Этого следовало ожидать: холодильники стоили дорого и занимали слишком много места. К тому же в климате, столь далеком от субтропиков, не сразу становилось ясно, какой от них прок, но на волне растущего благосостояния внедрялись и они тоже.

Однако тут крылась ловушка: все эти приспособления не всегда создавались с расчетом на долговечность. Прискорбное положение дел, но, вероятно, неизбежное, учитывая, что Британия превращалась из экспортирующей страны в потребляющую. Опрос 1953 года показывает, что домохозяйки главным образом беспокоились, проживет ли техника достаточно долго, и со временем выяснялось, что нет. Рынок кренился в пользу продавцов, интересы поставщиков и потребителей противоречили друг другу.

* * *

Что еще нового бросалось в глаза в 1950-х, так это появление сначала молочных баров, а затем – кофеен. Англичане с незапамятных времен пили исключительно чай; в конце концов, именно он спас страну от помешательства на джине в начале XVIII века, и он же служил общепринятым напитком нации, которой приписывалась врожденная флегматичность. Кофе так и не получил широкой популярности в народе, оставшись уделом интеллектуалов, смутьянов и политиканов.

Как это часто случается, ситуацию изменили иммигранты – в данном случае итальянцы. Кофейни, где жизнь крутилась вокруг яркой и бодрой эспрессо-машины, сначала появились в Сохо, затем по всему Лондону и по всей стране. На первый взгляд, новые заведения не имели ничего общего с кофейнями XVIII века, однако преемственность проявлялась даже в различиях: трубочный табачный дым сменился дымом сигаретным, телесные запахи – кухонным смрадом, а политика – музыкой.

Стали заметны и другие признаки зарождающегося благоденствия. В 1954 году отменили нормы на мясо, военная аскеза наконец закончилась. Еще один росток пробился 14 сентября того знаменательного года – в Лондонском районе Кидбрук распахнула свои двери первая общеобразовательная школа. Система среднего образования, введенная всего-то десятилетие назад, уже подвергалась критике. В 11-летнем возрасте детей распределяли по трем видам школ: средние классические (или грамматические), средние современные и технические колледжи. С точки зрения английского менталитета, привилегии необходимо было заслужить. Парадокс это или нет, но здесь мы можем разглядеть тот же порыв, что побудил Уильяма Уикема в XIV веке открыть школу для мальчиков, росших в стесненных обстоятельствах, но жадных до учения. Нужно заметить, ни Эттли, ни его преемники в 1950-х даже не пытались позакрывать частные школы. Возможно, они испытывали бо́льшую ностальгию по учебным годам, чем некоторые последующие премьер-министры. Что могло быть лучше введенной лейбористами в 1940-х школьной меритократии, если смотреть с этих позиций? Если уж вводить всеобщее образование, нужно признать простой факт: у разных учеников разные способности. Пусть головастые идут постигать науку, а рукастые осваивают рабочие профессии. Провалил экзамены для одиннадцатилетних – что ж, значит, тебя ждут иные задачи, зачастую более важные для общества.

Первое возражение кроется в самом названии экзаменов. Действительно ли мудро, справедливо и вообще разумно определять будущее ребенка, когда ему всего одиннадцать? Второе сводилось к тому, что дети, провалившие экзамен, не могли не воспринимать это как провал и не выражать это каким-то образом. Средние современные школы стали своего рода медвежьими ямами для тех, кому не повезло. Третье заключалось в том, что, несмотря на явную пользу технических колледжей для многих, их роль плохо очерчена, вследствие чего они получают меньше финансирования. Вскоре они исчезнут вовсе, и даже теперь эта идея в истории образования лежит в безымянной могиле.

* * *

Год был многообещающий. 2 февраля 1954 года правительство объявило, что потратит 212 миллионов фунтов стерлингов на развитие дорог, включая первые скоростные шоссе. В том же месяце оно отчиталось о строительстве 347 тысяч новых домов за предыдущий год. Дома, хоть и странные на вид, были крепкими, добротными и зачастую – треугольными, особенно в пригородах Лондона.

Пока материальные пути-дороги Англии расширялись и крепли, привычные моральные установки становились все более хрупкими и уязвимыми. 13 июля за убийство любовника казнили Рут Эллис – она стала последней женщиной, повешенной в Британии. Спокойное мужество, с которым она решила признать вину, произвело на публику большое впечатление. Когда прокурор спросил, действительно ли она намеревалась убить любовника, она ответила: «Это же очевидно; раз стреляла – значит намеревалась убить». Прямо как в XVIII веке, она тщательно нарядилась на суд и даже покрасила волосы. Началась кампания за отмену приговора, но она не пожелала в этом участвовать. Палач Альберт Пьерпойнт позже писал, что не чувствовал ни йоты сожаления во время ее казни. Разумеется, факты говорили против нее, но они же говорили против многих мужчин.

Казнь Эллис пробудила спящего великана – заговорили вообще о справедливости высшей меры наказания. Кабинет по этому вопросу разделился. Палата общин выступала за отмену смертной казни в 1956 году, однако лорды проголосовали против. Когда же Пьерпойнт подал заявление