«Найди азот, – сказал председатель комиссии, – или тебя расстреляют»[915].

Брюханов, выехав с отрядом военных, отыскал колонну грузовиков-цистерн в 60 км от станции – в Иванкове. Водители грузовиков, очевидно напуганные ужасами невидимой радиации, дальше ехать отказывались. Солдаты выстроились с обеих сторон колонны, и водителей под дулами автоматов удалось наконец убедить доставить груз.

Около 20:00 во вторник, 6 мая[916], бойцы «Лося» Зборовского, надев военные противогазы и костюмы химической защиты Л-1 – тяжелые прорезиненные комбинезоны, предназначенные для боевого применения в ядерной войне, поехали к реактору № 4. Зборовский сам провел радиационную разведку и рассчитал, где они могут находиться и как долго. Поля гамма-излучения сильно отличались: от 50 рентген возле блока № 1 до самых опасных мест – не более 250 м от блока № 4, где облучение достигало 800 рентген. Солдаты остановили грузовики в транспортном коридоре – широком проезде под реактором, через который на станцию вагонами доставляли свежее топливо[917]. Они разложили пожарные рукава всего за пять минут[918] – в три раза быстрее нормативного времени, врубили насосы и начали откачивать воду из подвалов. Тут же, оставив двигатели машин работающими, они закрыли ворота транспортного коридора и побежали в ближайший бункер[919]. Наконец уровень воды в подвале начал спадать[920]. Со своего поста в бункере под станцией Брюханов и Фомин позвонили Силаеву, тот передал новости в Москву.

Каждые несколько часов трое бойцов бежали заправить пожарные машины бензином и маслом, а двое других каждые 60 минут замеряли уровень радиации и температуру[921]. В 3 часа утра в среду двое пожарных прибежали в бункер сообщить, что пожарные рукава порвались[922]. Оказалось, что экипаж Войск химической защиты, проводя радиационную разведку, переехал их на бронетранспортере, пробив в 20 местах и раздавив соединительные муфты. Теперь радиоактивная вода лилась на землю всего в 50 м от реактора. Два сержанта побежали чинить разрывы: нужно было поставить 20 новых кусков рукава, замена каждого куска занимала две минуты. Они стояли на коленях, в разливающейся луже воды с гамма-излучением. Работать в двупалых рукавицах защитных костюмов Л-1 было неудобно и жарко; они сбросили их и работали голыми руками. Через час задача была выполнена, люди вернулись измотанными и со странным привкусом кислых яблок во рту.

Откачка продолжалась всю ночь и на следующий день. После 14 часов непрерывной работы двигатель одной машины заглох[923]. Его нужно было заменить. Все подчиненные Зборовского были напуганы: одного послали в Чернобыльскую пожарную часть за ящиком лечебной водки, но он по дороге потерял самообладание и не вернулся[924]. Другой начал нести околесицу и был отправлен в госпиталь, его рвало[925]. Когда вновь подошла очередь Лося замерять уровень радиации, тот приказал капитану пожарных идти с ним – на случай, если он потеряет сознание или заблудится в здании. Офицер отказался.

«Не буди во мне зверя, ублюдок! – заорал Зборовский. – Или мои ребята тебя свяжут и бросят возле четвертого блока. Пятнадцать минут там – и больше ни слова не пикнешь»[926].

Офицер надел резиновый костюм и пошел, как ему было велено.

Подробности происшедшего на Чернобыльской атомной станции начали просачиваться в Киев, до которого было 140 км езды на машине[927]. Новости передавались и из уст в уста, и через вещание «вражеских голосов» – радиопрограмм, которые транслировали на Советский Союз Би-би-си, «Радио Швеции» и «Голос Америки», – по крайней мере те, которые не удалось подавить «глушилкам» КГБ. Волны слухов и тревоги расходились по городу. Министерство внутренних дел докладывало о диких слухах о числе жертв аварии и заражении воздуха и воды[928]. Один информатор сообщал, как таксист рассказывал, что эвакуация Припяти проходила в хаосе и мародерстве, которое не могли остановить даже войска, что среди убитых был министр, что беременных женщин заставляют делать аборты и что Днепр уже полностью радиоактивен.

Советские власти все еще заверяли общество, что опасность ограничена пределами 30-километровой зоны. Но улицы Киева уже несколько дней испускали гамма-излучение, а активные частицы, принесенные выбросами из реактора, погружались глубже в асфальт[929]. Партийный руководитель республики Щербицкий знал, что уровень радиации в городе резко повысился[930]. Содержание радиоактивного йода в воде бассейна Днепра действительно в тысячу раз превышало норму.

При этом глава украинского КГБ предупреждал, что цифры по жертвам аварии, сообщаемые московским и киевским телевидением, сильно противоречат друг другу[931]. Но его коллеги, как обычно, не спешили принимать новые решения в вопросе о том, что – и когда – сообщать народу.