Вот пробило полночь, и – щёлк-щёлк! – табакерка сама собою открылась, и выскочил оттуда крохотный чёртик. Это ведь была не обычная табакерка, в каких держат табак; это была игрушка с сюрпризом.

– Эй, солдат! – окликнул чёртик. – Поумерь-ка аппетит, не про тебя она!

Оловянный солдатик и ухом не повёл.

– Погоди же, вот только утро наступит! – пробурчал чёртик.

Утро наступило, дети проснулись и поставили солдатика на подоконник. В том, что случилось дальше, можно винить и чёртика, и обычный сквозняк. Окно распахнулось, и наш солдатик, подхваченный ветром, упал с третьего этажа, а это для него была чудовищная высота, доложу я вам! Солдатик угодил между булыжников мостовой – воткнулся штыком, точно иголкой.

Горничная и вчерашний именинник побежали искать солдатика, несколько раз едва на него не наступили, а всё-таки не заметили. Солдатик, разумеется, мог крикнуть «Я здесь!»; да только разве пристало кричать тому, кто носит мундир?

Тем временем пошёл дождь. Всё крупнее становились капли, и скоро уже лило словно из ведра. Зато, когда выглянуло солнце, на улице появились двое мальчишек.

– Смотри! – закричал один. – Оловянный солдатик! Отправим его в плавание!

И мальчишки смастерили кораблик из газеты, поставили туда солдатика да и пустили плыть в канаву. Сначала они бежали по берегам канавы, хлопая в ладоши, потом отстали. А течение ускорилось, и кораблик так и завертелся на волнах! Мотало его и швыряло, пока не вынесло на самую быстрину. Оловянный солдатик дрожал от страха, но держался стойко, смотрел строго вперёд и только крепче сжимал винтовку.

И вдруг газетный кораблик нырнул под длинные мостки, а было там темнее, чем даже в коробке.

«Куда же меня несёт? – гадал солдатик. – Не иначе, это происки чёрного чёртика! Ах, если бы на корме сейчас сидела барышня из дворца! Тогда будь хоть вдвое темнее – мне всё равно!»

Внезапно появилась водяная крыса – она жила под мостками и гордо именовала себя ондатрой.

– Паспорт предъяви! – потребовала водяная крыса. – Где твой паспорт?

Солдатик только крепче стиснул винтовку.

Кораблик несло всё вперёд, а водяная крыса быстро-быстро плыла следом. Ух, как скалила она свои жёлтые мелкие зубки! Как кричала щепкам и соломинкам, что вертелись в водоворотах:

– Задержать его! Задержать! Он не уплатил пошлины! Он беспаспортный, беспаспортный!

А течение становилось всё стремительнее. Оловянному солдатику даже мелькнул свет в конце туннеля, но зато вода теперь шумела так, что у всякого сердце в пятки бы ушло. Только представьте: сразу за мостками был настоящий водопад, потому что мутная вода из канавы вливалась в большой канал.

Да, не миновать солдатику водопада! Ничто не задержит кораблик, остаётся только держаться самому – стойко, как всегда. Небось потом не скажут: оловянный солдатик дрогнул!

Вот кораблик крутнуло раз, другой, третий, четвёртый; вот плеснуло водой на палубу. Кораблик стал тонуть, но солдатик, по шею в воде, стоял твёрдо. Газетная бумага размокла, солдатика накрыло с головою. Он думал о том, что никогда больше не увидит прелестной танцовщицы, а в ушах у него крутился военный марш:

Газета совсем расползлась, солдатик пошёл ко дну – и в этот миг его проглотила большущая рыба.

Ух, до чего же темно было в рыбьем брюхе – темнее даже, чем под мостками. Да ещё и теснота такая, что не повернуться. Оловянный солдатик выпрямился, как мог, и крепче сжал в руке винтовку.

Рыба вела себя довольно буйно, выделывала всякие кренделя, но вдруг затихла. А потом словно молния сверкнула над солдатиком. На него пролился яркий дневной свет, и женский голос воскликнул:

– Да это же оловянный солдатик!

Оказывается, рыбу поймали, отвезли на рынок и продали, а на кухне вскрыли ей брюхо огромным острым ножом.

Кухарка взяла солдатика двумя пальцами и отнесла в комнату, где его тотчас окружили дети. Каждому хотелось взглянуть на героя, который совершил путешествие в рыбе! Но солдатик ничуть не загордился. Его поставили на стол, и – бывают же такие чудеса! – солдатик увидел знакомую комнату, знакомых детей и знакомые игрушки, а главное – дворец с лебедями и милой танцовщицей. Она так и балансировала на одной ножке, высоко подняв другую; она была стойкая барышня. Оловянный солдатик до того растрогался, что чуть не заплакал оловом; только ведь слёзы воину не пристали, и он сдержался. Он лишь взглянул на танцовщицу, но она ничего не сказала.

И вдруг один малыш схватил нашего солдатика да и швырнул прямо в печку безо всяких объяснений. Уж конечно, он это сделал по наущению чёртика из табакерки.

В печке было ужас до чего жарко; солдатик не знал, от огня он плавится или от любовной страсти. Краска с него облезла – может, виной тому было долгое пребывание в воде, а может, волнения. Солдатик смотрел на танцовщицу, она – на него. Он положительно таял, но присутствия духа не терял и винтовку не выпускал. Тут распахнулась входная дверь. Сквозняк подхватил невесомую танцовщицу, и она впорхнула прямо в печь, будто сильфида, и сразу же была охвачена пламенем, и сгорела в одно мгновение! Солдатик расплавился не сразу, он ещё держался, но пришёл конец и ему.

Наутро горничная, выгребая золу, нашла оловянный комочек в форме сердечка. Что до милой танцовщицы, от неё осталась только блёстка-роза, да и та вся обгорелая[57].

Стояла в долине, близ деревни, богатая усадьба, и жил в ней старик с двумя сыновьями – такими умниками-разумниками, что и половины их учёности с лихвой хватило бы. Оба сына собирались сватать королевну, ведь она объявила: выйду, мол, за самого находчивого да речистого.

На подготовку братьям была дана неделя; не очень-то много, но им больше и не требовалось. Тут ведь главное – иметь багаж знаний; коли его нет, этак вот по верхам не нахватаешься. Один брат давно уж выучил наизусть целый латинский словарь, а ещё – все выпуски местной газеты за три года. Мог он и газету, и словарь пересказать хоть с начала до конца, хоть с конца до начала. А второй брат превзошёл цеховой устав и помнил всё, что полагается помнить цеховому старшине – значит, и о государственных делах толковать мог запросто, или так ему казалось. Вдобавок второй брат весьма искусно вышивал на подтяжках розочки и всякие другие цветики, да ещё завитушки – а ведь редко у кого в пальцах такая ловкость!