дальний угол. Он послушно последовал за ней. На ходу она сильно виляла задом, так что при каждом шаге в разрезы выступало то одно бедро, то другое. Такая походка предлагала начать лапанье, но руки у него заняты, и он только нагнал её и подстроился под её шаг, прижавшись низом живота к её ягодице.

– Хорошо, – бросила она не оборачиваясь.

Парти-зал – единственное место, где раб может сидеть за одним столом с белой леди. Она выбрала столик в углу. Отсюда недавно ушли, но ловко опередивший их Жучок мгновенно убрал пустые бокалы. Она прошла в угол и жестом велела ему сесть рядом. Вместо стульев здесь был мягкий диванчик. Она что, решила наверх не идти, на виду хочет? Бывает. Он сел рядом, осторожно поставил свой стакан на стол так, чтобы можно было легко дотянуться, прислонил к спинке дивана гитару.

– Дребезжалку убери, – коротко распорядилась она, и возникший из ниоткуда Жучок схватил гитару и исчез.

Значит, точно, пошла работа, если ей нужны его руки. Она полулежала, откинувшись на спинку и вертела за ножку бокал. Он подвинулся ближе, сел боком, осторожно положил руку на её бедро. Она кивнула, и он повёл ладонью вниз по её ноге до колена, охватил его и двинулся вверх так, чтобы его пальцы гладили внутреннюю сторону. Она сидела неподвижно, улыбаясь сомкнутыми губами, густо накрашенными ярко-красной, цвета свежей крови, помадой. Такого же цвета лак на длинных заострённых ногтях и, как он успел заметить, туфли. А глаза зеленоватые, веки раскрашены зелёным как платье, чёрные прямые волосы длинными прядями по плечам. Кожа очень белая и сухая на ощупь. Даже в паху, возле щели, где у всех чуть влажно. Насухо тяжело работать. Придётся долго горячить. Он водил пальцами по её животу, перебирал волосы на лобке, и, не отрываясь, смотрел на её лицо, а она оглядывала зал и вертела, вертела в руках свой бокал. Что-то – он не видел, что именно – смешило её. Замолчала музыка, видимо, Сая утащили, но вскоре он опять услышал гитару, значит, в зал прислали Глазастого, вроде в их смене больше гитаристов нет. Она отпила глоток и резко наклонилась вперёд, зажав его руку между ногами, и ему пришлось сдвинуться и опереться свободной рукой о диван, чтобы не толкнуть стол. Теперь его рука неподвижна, а она двигает бёдрами, сжимая, перетирая ему кисть. Он только чуть-чуть шевелит пальцами, чтобы леди чувствовала его работу.

– Смешно! – вдруг сказала она и, наконец, отвела взгляд от зала и посмотрела на него.

Её зелёные глаза блестели и потемнели от расширившихся зрачков. Она протянула руку и погладила его по шее, через не застёгнутый ворот её кисть легла ему на ключицу, на грудь. Она легонько ущипнула его за сосок и засмеялась. Он улыбнулся в ответ. Она стала опять отклоняться назад, и он быстро подставил ей под плечи свою руку, помог опуститься, и сам теперь смог полулечь рядом. Его рука была все ещё зажата её бёдрами, но тиски ослабевали, и он погладил ей расщелину по всей длине, ввёл пальцы и пошевелил ими. Она вздохнула, повела плечами, чуть выгнулась. Он понял, выдернул из-под неё руку и сел. Лёжа на боку, обеими руками работать трудно. Через боковой разрез он положил руку ей на грудь, погладил её, обводя пальцем сосок. Попробовал дотянуться до другой груди, но ткань натянулась и затрещала.

– Отстегни, а то порвёшь, – просто сказала она. И потом добавила: – Обе.

Брошки отстегнулись легко, она сама отбросила ткань вниз и закинула руки за голову. Он гладил её груди, заострённые, с длинными твёрдыми сосками, стараясь не запутаться в цепочках и подвесках. Она вдруг села, отбросив его руки, схватила бокал. Пока она жадно, будто после долгого бега пила, он смог отхлебнуть из своего и мрачно подумал, что если она будет всё время так дёргаться, то стол она точно перевернёт и чего-нибудь вывихнет. Себе или ему. Его не устраивал ни один из вариантов, но попробуй расслабить такую. Вся на пружинах.

– Он играет хуже тебя.

– Спасибо, миледи.

Он отставил свой стакан, но она мотнула головой.

– Пей. Я ещё закажу.

– Спасибо, миледи.

– Заладил, – усмехнулась она. – Ладно, давай дальше.

Но как только он потянулся к ней, она жадно допила шампанское, поставила бокал и встала.

– Сиди. Я сейчас.

Она шла, пошатываясь и виляя задом, уже не нарочно, а держа равновесие. А он смог оглядеться. Зал стал свободнее. Похоже, остались такие же, что любят на виду. Глазастый сидит на рояле и что-то бренчит, уже совсем неразборчивое. Но когда тебя сразу две тискают, попробуй сыграть получше.

– Сидишь? Правильно.

Она снова застала его врасплох, подойдя с другой стороны. Бросила на стол несколько конфет в пёстрых глянцевых бумажках. Чего это, она сама, что ли, за конфетами ходила? Зачем? Или она по дороге с кем из обслуги быстренько трахнулась? Ну, это не ему подсчитывать: уложилась она во входную плату или нет.

– Сними.

Он не сразу понял, а, поняв, обрадовался, что она захотела снять свою бренчащую сбрую. Пока он выпутывал её волосы из цепочек и бус, она сама стащила с рук браслеты и кольца, расстегнула и отбросила поясок. «Если б ещё ногти обрезала, было бы совсем не опасно», – успел он подумать. Она легла и запустила обе руки в его волосы, вцепилась в них. Он успел упереться руками о спинку и край дивана и потому не ударился, а лёг лицом на её грудь. И тут она быстро стащила с него рубашку, не расстегнув, сдвинула её с его плеч так, что у него локти оказались у лопаток. Могла бы и сказать, чтобы он руки убрал, так нет, вот так ей надо. И если она ему рубашку порвёт, опять же… ему за всё отвечать. Раздеть по-людски не может… И тут же понял, что сделано было очень даже умело. Локти притянуты почти вплотную друг к другу и к спине, а кисти беспомощно торчат в стороны. Она водила его головой, лицом по своему телу, пока его губы не коснулись её лобка, чуть сдвинула вниз и прижала. Стерва крашеная, а то бы он по-другому не догадался, что ей нужно. Она раздвигала ноги и вжимала, втискивала его голову в свою промежность. Хорошо, хоть на лобок она себе побрякушек не нацепляла, а то повадились шлюхи белёсые украшаться где попало, до крови исцарапают. Он добросовестно, стараясь не поперхнуться, горячил её языком. И вроде она уже начала дёргаться, как вдруг опять