Вчера была генеральная репетиция. Джек опоздал, но не вздумал извиниться. Он разговаривал со всеми, кроме меня; наше с ним общение ограничилось чтением своих ролей. Когда дошло до сцены с поцелуем, он сказал Лауре, что у него насморк. Я крепилась, стискивала руки, но сердце разрывалось от гнева и от горя. Лаура была недовольна, но не подала виду, что ей не нравится наше угрюмое настроение.

После репетиции Джек ушел, картинно расправив плечи и никому ничего не сказав.

– Спасибо за помощь. – Я хмуро смотрю на свое отражение в зеркале. В горле у меня невыносимо сухо.

– Помочь тебе накраситься? – предлагает тетя Клара.

Я не прошу ее помогать. Я сижу бледная, мои мысли унеслись за миллион миль: я в тысячный раз вспоминаю его холодность. Как Джек посмел уйти, а потом прислать своего кретина-подручного? У меня такое ощущение, что кожа у меня на лице натянулась, как на барабане, дыхание вырывается со свистом.

Не думай о нем. Забудь о его существовании.

– С тобой все в порядке, Эль?

Я киваю и вымученно улыбаюсь.

– Конечно. Это всего-навсего спектакль. – Я машу рукой. – Хочешь – накрась. Чем гуще, тем лучше. – О нем я говорить не хочу. Во всяком случае, сейчас. Сейчас мне не до него. Моя задача – выйти на сцену, отработать роль и смотаться. После этого он вернется к себе в Нэшвилл, а я продолжу жить в Дейзи. Как ни в чем не бывало.

Тетя кивает и принимается за дело.

Через двадцать минут я натягиваю легинсы и просторную джинсовую рубаху, из которой легко переодеться, не испортив прическу и грим. Наряд Джульетты в первой сцене, на бале-маскараде – короткое белое платьице с кружевами. Приложив его к себе, я мечусь по спальне. Куда подевались пуховые крылышки? Я мастерила их несколько дней, пришивая к ним блестящие камешки и розочки.

– Не могу найти крылья! – кричу я и бегу на кухню, где беседуют мама и тетя Клара.

Мама изучает мое лицо.

– Где ты их надевала в прошлый раз?

Я растерянна, настроение на нуле.

– Я думала, что повесила их на крючок у себя в спальне… – отвечаю я, кусая губы.

Она встает.

– Ну и растеряха! Проверь еще раз. Я посмотрю в гостиной.

Я понуро бреду обратно в спальню, снова распахиваю двери платяного шкафа, роюсь в одежде, проверяю крючок на двери в ванной. По щекам уже текут слезы. Проклятье, что у меня с головой? Я же видела крылья только вчера! Что со мной?

Я выбегаю из спальни.

– Нашла, мама?

Она не отвечает, я иду по коридору.

– Елена! – слышу я ее приглушенный голос. – Это еще что такое?

Я огибаю угол и вижу дверь своей «швейной мастерской» распахнутой. Мама стоит в центре комнаты и удивленно смотрит на мои манекены. С побледневшим лицом она тыкает пальцем в образцы моих изделий. Больше всего ее удивляет комплект «Принцесса Варваров» с бахромой.

– Твоя работа?

В меня врезается прибежавшая из кухни тетя Клара, глаза чуть не вываливаются от страха.

– Ты не заперла дверь…

Мама переводит взгляд со своей сестры на меня и обратно.

– Ты знала?

Тетя кивает, разворачивается и удаляется. Я провожаю взглядом ее спину. Спасибо за поддержку.

– Позволь объяснить, мама. – Я вхожу в комнату, с ужасом следя, как она подступает к мерцающему комплекту с единорогами.

– Да уж, объясни. – Она щупает бюстгальтер, блестки на нем, меняется в лице, видя, как они меняют цвет. От мерцания единорогов у нее начинается клокотание в горле. – Так вот почему эта дверь всегда заперта?

– Я не хотела, чтобы ты это нашла.

– Почему?

Я закрываю глаза. Сейчас или никогда! Честно говоря, мне осточертело прятаться.

– Мне нравится этим заниматься. Об этом шла речь на встрече в Нэшвилле… Это компания по производству нижнего белья.

Она садится за мой чертежный стол, перебирает мои эскизы.

– Ты хочешь сменить работу?

Я облегченно перевожу дух. Вот они, мои крылышки! Я хватаю их и крепко прижимаю к груди.

– Мне пора идти, мама, – говорю я, тяжело дыша. – Поговорим позже.

Тофер спускается по лестнице и заглядывает к нам.

– Ты готова, Елена? Черт!.. – Он смотрит на маму, на меня. Мгновение – и его след простыл.

– Вернитесь, молодой человек! – приказывает ему моя мать. Он просовывает в дверь голову.

– Я вас слушаю, мэм.

– Вы знали?

Тофер нехотя кивает.

– У Елены это давняя мечта…

Она сурово перебивает его:

– Жизель тоже знает?

Я киваю с закрытыми глазами.

– И Престон. Он терпеть этого не мог.

– Подонок! – высказывается в адрес Престона снова появившаяся в двери тетя Клара. Я рада, что у нее хватило духу вернуться.

Мама сидит, опустив голову.

– Я оставалась единственной непосвященной. – Видно, что она не на шутку взволнована.

Я сама не чувствую ног от волнения. Сев на табурет у окна, я бормочу:

– Мне не хотелось, чтобы ты плохо обо мне думала…

Мне тяжело видеть, как она расстроена. Мамины слезы я видела всего трижды в жизни: когда умер папа, на его похоронах – там она так рыдала, что никто из нас не мог ее успокоить, – и когда умерла бабушка. Обычно моя мать – скала, гранитный монолит.

Я тянусь к ней, сую ей бумажные платки.

– Мама, пожалуйста… Прости, что мне нравится все это шить. Прости, что я тебя разочаровала. Не пошла учиться на врача, не вышла замуж, не родила детей. В церковь и то хожу через раз…

– Врач из тебя не получился бы, ты не выносишь вида крови, у тебя слишком нежное сердечко. А послушать иногда проповедь тебе не помешало бы. – Она горбится и не стесняется слез. Для меня невыносимо видеть слезы этой сильной женщины. – Меня убивает мысль, что ты скрывала от меня то, что для тебя так важно… – Она не может договорить, только шмыгает носом.

– Не плачь, мама, а то я тоже заплачу и испорчу косметику, тетя Клара так старалась, как бы ей не пришлось все переделывать…

– Поздно спохватилась, ты уже ревешь.

– Знаю. – Я сажусь на пол у ее ног. От этой бури чувств невозможно ни стоять, ни сидеть. Сначала Джек, а теперь это… – Не сердись на меня за стремление быть не такой, как остальные, пожалуйста!

Ее мокрые глаза находят мои, тоже мокрые.

– Елена, как ты могла подумать, что я стану сердиться? Я просто удивлена, шокирована этими… провокационными вещицами. – Мама качает головой. – Мне в голову не приходило, что библиотека – вовсе не предел твоих мечтаний!