ждет Том, с которым, несомненно, надо поговорить, прежде чем совершать что-то необдуманное. Я должна была поехать к нему и сказать, что не люблю его и что все это бессмысленно. Бессмысленно жить на одной территории людям, которые не могут быть вместе, потому что один из них не хочет этого.

Я попыталась вырваться из рук Натана, который вовсе не хотел теперь меня никуда отпускать. Он словно только что понял, от чего собирался отказаться, и не хотел больше этого переживать. Но я была бы не я, если бы не чувствовала себя полной решимости закрыть предыдущий гештальт, как говорят умные люди психологи, сбежав с места преступления.

– Что происходит? – спрашивал Джонатан, хватая меня за руки и пытаясь удержать.

– Еду к Тому, – спокойно, насколько было возможно, ответила я. – Мы должны поговорить.

– Shit… Ты издеваешься? – в сердцах бросил Коул. – Решила свести с ума?!

– Нет. – Я заглянула ему в глаза и испугалась того, что там увидела. Я вдруг решила, что недостойна никаких признаний, что вообще недостойна его. Вот сейчас, именно сейчас я трусливо бежала еще и поэтому.

– Почему ты бежишь? – Он как-то весь поник и засунул руки в карманы, его огромные зрачки говорили о том, что он еще не готов справиться с тем наваждением, которое было несколько минут назад. – Разве не этого ты хотела?

– Нет. Я не могу так. Я не сбегаю… Я просто… – А сама, пользуясь его замешательством, схватила висевшую на крючке куртку, сумку и, открыв дверь, выпрыгнула в реальность.

Я как бешеная бежала по лестнице, спускаясь, стараясь убежать от того, чего я так сильно хотела, но сейчас так сильно боялась. Мне вдруг подумалось: а что дальше? И стало так страшно.

Как мы сможем так жить? А может быть, и он так же думал, когда отказывался от меня? Как же поздно я это поняла. Но я понимала его, а это было самое главное. Я понимала его, а он меня. Мы были как половинки одного целого, которые никак не могли воссоединиться. Я обернулась, услышав шаги…

– Стой, Стася! – крикнул он, в несколько шагов подпрыгнув ко мне, и удержал за плечо. – Подожди…

Он прошелся языком по пересохшим, алым от поцелуев губам и схватился второй рукой за перила в подъезде.

– Что у вас тут происходит? – возмущалась Лиз, поднимаясь к нам.

– Ничего, – ответили мы в один голос.

– Пусти меня, – попросила я.

Коул отпустил, посматривая на сестру, и я понеслась вниз.

– Джонатан, что происходит? Что ты опять натворил?! – ворчала за моей спиной Лиззи.

– Не сейчас, Лиз, – бросил он, и я услышала приближающиеся шаги.

– Придурки сумасшедшие! – крикнула она нам сверху. – Могли бы хоть дверь в квартиру закрыть. Сами не знаете, чего хотите!

Я тянулась к кнопке, открывающей дверь подъезда, когда Джонатан догнал меня снова, и мы вышли вместе в небольшой дворик дома Лиззи, где вокруг нас были постриженные деревца барбариса, акации и клены. Натан дернул меня за руку, и я оказалась в его крепких объятиях, прячась от внимательного взгляда у него на груди.

– Не беги, – срываясь на шепот, говорил он, раздувая непослушные волосы у меня на макушке. Я немного успокоилась и подняла голову, чтобы снова столкнуться с его диким взглядом.

– Не беги от меня. Потому что я больше не могу так. Я сошел с ума… там, тогда, когда нес тебя из гостиной у нас дома до кровати. Когда просто подхватил тебя, мило заснувшую в кресле в разгар Рождества. Когда первый раз вдохнул твой аромат, накрыл тебя пледом и коснулся щеки легким поцелуем.

Я сглотнула, ощущая нарастающий комок в горле. Джонатан ослабил объятия и взял меня за руки, перебирая своими пальцами мои пальчики и стараясь собраться с мыслями, он опять посмотрел мне в глаза. Его взгляд таил в себе загадку, которую я вот-вот должна была разгадать.

– Я такой придурок, гребаный британец до мозга костей… – вздохнул он и помотал головой. – Я слишком сдержанный, хотя не всегда…

Он засмеялся, намекая на то, что произошло наверху.

– Люблю все долго обдумывать, копаться в препятствиях, сейчас я сфокусирован на карьере и съемках. О чем я…

Он снова улыбнулся и фыркнул.

– Еще я никогда не чувствовал себя так, как рядом с тобой. Все это такая банальщина… Знала бы ты, сколько раз я представлял, что скажу тебе. А потом столько же раз ругал себя и напоминал, что никогда не скажу.

Он смотрел на меня смущенно и беспомощно, словно именно сейчас открыл для меня самого себя.

– Пожалуйста, не пропадай больше, – попросил он. – Потому что я и так твой со всеми своими британскими тараканами.

Из окна какой-то квартиры полилась музыка, Джонатан сказал, что это Van Morrison. Мы посмотрели друг на друга, и я пообещала больше не убегать, скрепив обещание поцелуем.

В такси мы держались за руки и не разговаривали, а просто смотрели друг на друга и улыбались, словно на нас обоих упала бетонная плита, и мы можем теперь только улыбаться. Теперь не было просто меня, теперь были мы. И мы ехали к Тому, чтобы он нас выслушал и простил.

Машина остановилась, и Джонатан, расплатившись с водителем, подал мне руку, помогая выйти на улицу. От дома с визгом шин рвануло еще одно такси, но мой взгляд перехватил Коул, говоря:

– Все будет хорошо. Мы справимся.

Он коснулся моей щеки и, обхватив затылок, поцеловал, нежно и мягко.

Я прервала поцелуй, напомнив о том, для чего мы здесь. И потом я почему-то вдруг испугалась того, что нас могут сфотографировать папарацци, именно сейчас я вспомнила о них, понимая, как я дорожу Натаном. Дорожу всем, что с ним связано.

Он взял меня за руку, и мы вошли в дверь нашего с Томом современного и холодного гнездышка, но на столике возле дивана нас ждала только записка:

«Стася, я долго ждал тебя. Телефон не отвечает. Забыла зарядить, как всегда?

Улетаю в Нью-Йорк со своим агентом, у меня там встреча с режиссером нового фильма, роль в котором мне предлагают.

Жаль, что не получилось поговорить, что не смогу проводить тебя. Но зато встречу, когда ты приедешь. Только предупреди звонком.

Попроси Лиззи или ее брата (сначала брат было зачеркнуто, а потом написано опять) проводить тебя. Стараюсь доверять тебе и ему (а не надо бы).

Я люблю тебя. Целую. Том».

Джонатан направился в кухню выпить чего-нибудь прохладительного, я слышала, как он открыл холодильник, пока читала еще раз записку Страуда.

Бедный Том, какая же я стерва, так не поступают с мужчиной, который к тебе относился как к королеве.