Мне захотелось рассмеяться, вспоминая любимый фильм моей мамы. Никогда не думала, что такое может приключиться со мной в реальной жизни.

Клер на секунду скрылась в кухне, а потом опять появилась.

И замерла, еле сдерживая смех, ее лицо как-то странно исказилось, а из глаз брызнули слезы. Мы оба смотрели на нее, перегнувшись через спинку дивана, не понимая, почему она давится от смеха. Но когда медленно развернулись к экрану, с секунду помолчав, тоже стали смеяться как ненормальные. Это был любимый канал Ричарда – Animal Planet, а на экране резвились милые пузатенькие носороги, занимаясь любовью. Джонатан смеялся в голос, сложившись в три погибели и почти скатившись с дивана. У меня чуть не пошло носом вино, которое я пыталась пригубить, когда вошла Клер. Но я все-таки смогла его проглотить.

– Не буду вам мешать, – задыхаясь от смеха, Клер скрылась в кухне. – Кстати, рогаликов никто не хочет?

Намек мамы Натана был понят, и мы опять не смогли сдержаться от смеха.

Я думала о том, что у нас сегодня просто мега-супер-пупер-неудачный день, в других обстоятельствах я бы, наверное, злилась на все эти непредвиденные ситуации, которые помешали нам уединиться с Коулом. Но с другой стороны, мы раскрыли карты и признались друг другу во всем, были счастливы, что это взаимно, и нам было все равно, что у нас ничего не получилось. Или почти все равно.

Просмеявшись, Джонатан придвинулся ко мне и прошептал на ухо:

– Я думаю, наша прелюдия была лучше. – Я посмотрела на него, и он, закусив нижнюю губу, загадочно прищурился.

– У нас это выглядело романтичнее, – добавила я и поцеловала его в щеку.

У меня вертелась только одна мысль в голове, не касающаяся парня, сидевшего рядом со мной: «А что же думает об этом Клер?»

Она, конечно, радовалась за сына, потому что сейчас его глаза искрились, и это было заметно даже в темноте при свете только экрана телевизора, но я не могла не думать о том, что мама Джонатана знала, что я живу с Томом, что приехала к нему и…

Я чувствовала себя неловко. Неловко от того, что Клер знала обо мне с Томом, неловко от того, что мы сидели в темноте, от того, что рубашка Джонатана была застегнута только наполовину, от того, что Клер наверняка слышала наш шепот, шорох и все эти звуки, и она так громко кричала из холла только потому, что уже все поняла и… Черт! Как же неудобно.

– Я тебя люблю… – услышала я шепот рядом с ухом и маленький чмок. Я повернулась и заглянула ему в глаза, они светились каким-то до этого момента незнакомым для меня светом. Светились, ярко искрясь в свете плазмы, висящей напротив нас.

– Носороги… – усмехнулась я. – Надо выпить за носорогов.

Натан поддержал, чокаясь с моим бокалом.

– О чем ты задумалась? – наморщив лоб, забеспокоился он.

Я смутилась:

– Забудь.

– Настя…

Ну вот, начинается. Знаете, самый глупый вопрос, который друг другу задают влюбленные с регулярной постоянностью, это: «О чем ты думаешь?» или «О чем задумалась?».

Может, ты просто думаешь о том, что завтра надо покрасить ногти или выложить мясо из холодильника, чтобы приготовить гуляш, о том, что то платье на девушке в Сохо было очень симпатичным, если бы не этот ее поясок, или о том, что на Лиз джинсы из Zara смотрятся лучше, чем на мне. А вот это создание, которое так мило беспокоится рядом, уже напридумывало себе невесть что.

– Я думала… – На самом деле хотелось нафантазировать что-то и не говорить правды, но зачем. – Я думала о Клер. Думаю, она меня немного ненавидит.

У Джонатана округлились глаза.

– И почему ты так решила?

– М-м-м… Я девушка Тома. И вот я здесь, с тобой, в темноте. И я была причиной твоей грусти некоторое время и вспыльчивости, насколько я понимаю. Клер знала, что я тебе нравлюсь? – Я развернулась к нему лицом и подложила себе под попу левую ступню.

– Мама? Да, мама знает, – смущенно ответил он и взглянул на меня. – Она не держит на тебя зла. Думаю, она рада, что ты здесь. Она привязалась к русской девочке, которая случайно попала под ее машину.

– Это действительно вышло случайно, если ты все еще сомневаешься, – заверила я. – Меньше надо было глазеть на дом, где жил известный всем актер, а слушаться надписей на асфальте.

– Да уж, пожалуйста, не забывай смотреть сначала направо, а потом налево, потому что…

– Потому что в Англии левостороннее движение, Джонатан, я уже…

Он не дал мне договорить и просто поцеловал.

– И что же она знает? – спросила я, прерывая поцелуй.

Меня так смешил Джонатан Коул, маменькин сынок. Маменькин сынок и маньяк-клептоман. Просто чудо! Не могла выбрать кого-то попроще, чтобы влюбиться по уши.

– Я… У нас был разговор после того, как ты выбежала тогда из квартиры и бросила мне, что ненавидишь. Я так разозлился на самом деле. – Он взглянул на меня, и я почувствовала то, что он мог почувствовать тогда. Ведь тогда так много всего произошло: ангелочки, танцы в баре, поцелуй, его злость, ревность, обида. – Мама никак не могла понять причин моей злости. Она уговаривала меня побежать за тобой. А я просто сгорал от ревности и от непонимания себя. Я совсем не понимал того, что хочу и что мне нужно. Я был таким придурком.

Мне казалось, я так давно хотела услышать эти объяснения, что сейчас мне на самом деле было не важно, что и как получилось. Было важно только то, что он здесь, со мной, что он держит меня за руку и говорит, и я знаю, что любит. Но он продолжал. Он хотел, чтобы между нами не было недосказанности, чтобы мы говорили то, что чувствуем.

– Я отказывался бежать, злился на себя, злился на них, на тебя, на Тома. Я знал, что, если хоть кто-то из нас побежит за тобой, ты ни за что не вернешься.

– Вообще-то, из тебя плохой психолог, – пригубив вино, возразила я.

– Что ты имеешь в виду? – не понимал он, морща лоб, облизывая губы и ожидая ответа.

Я прочистила горло.

– Знаешь… – Я посмотрела на него и, усмехнувшись самой себе, продолжила: – Я сидела там, на ступеньке у соседней двери, минут десять и все ждала, что за мной кто-нибудь выйдет, обнимет и скажет, что я глупышка, которая все неправильно поняла. Я думала, что ты не так сильно на меня разозлился за то, что я обозвала тебя придурком. И я видела раскаянье в твоих глазах за все, что ты сказал. И я ждала,