К концу того же дня железные иглы и шёлковые нити появились в загрубевших пальцах, и военные накидки солдат Четырнадцатой армии украсились новой вышивкой – у кого-то более умелой, у кого-то нет. Украшение в пару к костяшкам пальцев, птичьим черепушкам и просверлённым клыкам.

Всё шло хорошо, насколько это возможно. Большую часть первого дня Флакон и остальные валялись, приходили в себя, а солдаты заглядывали на них посмотреть. Такое внимание его нервировало, он пытался понять, с каким выражением они пялятся на него, все эти глаза. Да, мы живы. В это трудно поверить, согласен, и всё-таки это правда. А теперь скажите, что вы в нас видите?

Воспоминания о том времени, что они провели, погребённые под горящим городом, отзывались навязчивым рефреном за каждым сказанным словом, которым Флакон обменивался с другими уцелевшими. Они питали их ночные кошмары, он привык просыпаться от сдавленных стонов кого-то из собратьев по оружию – Улыбки, Спрута или Корабба Бхилана Тэну'аласа. Такие же отголоски доносились и со стороны других взводов, спавших на голых камнях.

За время их отсутствия все пожитки и снаряжение, по обычаю, были распределены между другими бойцами, и с первого же дня им начали возвращать все личные вещи. К сумеркам каждый из выживших оказался куда богаче, чем был к началу похода, и им оставалось лишь в недоумении озирать груды побрякушек, пряжек, застёжек и оберегов, штопанных туник, дочиста отскобленных кожаных ремней, поножей, стёганых поддёвок под доспехи. И кинжалов. Уйма кинжалов – хотя это оружие всегда было самым личным, самым ценным. Последняя надежда бойца. Оружие, которым – если случится – солдат лишал себя жизни, чтобы избегнуть участи худшей, чем смерть. Так какой же смысл мы должны из этого вынести?

Приютившись неподалёку, на палубе полубака, Корик с Битумом играли в кости – комплект для игры был также обнаружен среди подношений. Моряцкий вариант, с полем, помещённым на дне глубокой коробки, чтобы не слетели игровые фишки, и с четырьмя стальными ножками по углам в виде орлиных когтей, достаточно острых, чтобы закрепиться на дощатой скамье в трюме или на палубе. Пока что Битум проигрывал раз за разом – уже игр двадцать, не меньше, – и Корику, и Улыбке, но всё равно возвращался. Флакон никогда прежде не видел, чтобы человеку так нравилось получать по сусалам.

В капитанской каюте торчали Геслер, Ураган, Скрипач и Бальзам, болтали ни о чём, с долгими паузами и бессвязно, без особого смысла. Глубоко в тени, под продолговатым столом-картой затаилась И'гхатан, крыса Флакона – мои глаза, мои уши… мои ноющие соски.

Других крыс на борту не было, и если бы он не контролировал И'гхатан и её потомство, они давно оказались бы за бортом. Флакон им сочувствовал. Колдовство, окутывавшее корабль, отдавало мерзостью и безумием. Оно ненавидело всё живое, что не подчинялось его хаотической воле. И особо ненавидело… меня.

И только… Геслера и Урагана это, похоже, никак не затрагивает. Ублюдки – заставили нас вместе с ними отправиться на этом жутком плавучем гробу.

Флакон одно время думал, не поговорить ли со Скрипачом, затем отказался от этой мысли. Скрипач был ничем не лучше Калама, который был не лучше Апсалар, которая была не лучше Быстрого Бена. Все они были… злом.

Ну ладно, пусть не самим злом, но чем-то таким. Не знаю. Всё то, что было в Тени, – что они там замышляли? Калам, того и гляди, готов нашпиговать Апсалар ножами. Апсалар ходит с таким видом, точно только этого и ждёт. Потом просыпается Быстрый Бен и встаёт между ними, как будто это некий давний спор, как будто вскрываются старые раны.

Тавор забрала Быстрого Бена, Калама и Апсалар в свою свиту, на флагманский корабль. «Пенный волк» был дромоном квонской постройки, с оснасткой в стиле мапау, при этом киль и все металлические детали были изготовлены где-то ещё. Фенны – вряд ли там, среди этого убожества, осталось больше горстки корабелов и кузнецов… но киль они всё-таки изготовили и арматуру тоже, и работу их трудно назвать грубой или бездушной. В любом случае, Флакон был рад тому, что все они на борту корабля, разрезающего волны в трёх полётах стрелы по правому борту. Его бы устроило, будь они ещё дальше, но можно и так. Он мог вообразить, как две костяные рептилии шмыгают по трюму, охотясь на крыс…

– Так это Свищ придержал свисток? – спросил Скрипач у Геслера в каюте.

И'гхатан под столом навострила уши.

– Точно. Приёмыш Кенеба. Тут, кстати, странное дело. Говорит, он знал, что мы идём. Не скажу, что я в это верю. Но и не скажу, что не верю. Однако свисток – первое, что ко мне вернулось.

– Вот и славно, – отозвался Ураган, шумно почёсывая щетину. – Чувствую себя прямо как дома…

– Шутишь что ли? – перебил Геслер. – В прошлый раз, как мы плыли на этой клятой посудине, Ураган, ты всё время в уголке отсиживался.

– Потребовалось время, чтобы привыкнуть, делов-то.

Скрипач сказал:

– Глядите, что мне какой-то умник приволок с другим барахлом.

Что-то глухо ударилось о стол.

– Боги нижнего мира, – пробормотал сержант Бальзам. – Полный комплект?

– Трудно сказать. Тут есть карты, которых я раньше в жизни не видел. Одна для Апокалипсиса – и это из Независимых, потом ещё масть такая – называется Дом Войны, верхняя карта с костяным троном, пустующим, и два волка по бокам. В этом Доме есть карта, которая зовётся «Наёмник», и ещё одна – другой рукой нарисована – «Стражи Мёртвых», кажется, солдаты-призраки стоят на горящем мосту…

Все помолчали, потом подал голос Геслер:

– А ты в лицо там никого не признал, Скрип?

– Что-то мне её в подробностях разглядывать не захотелось. Потом есть Дом Цепей, и король этого Дома – Король Цепей – сидит на престоле. Изображение тёмное, всё укрыто в тенях, но я голову даю на отсечение, что этот бедолага орёт. И в глазах у него…

– Что ещё? – спросил Бальзам.

– Кончай так подпрыгивать, жаба ты далхонская.

– Если тебе подарок не нравится, Скрипач, отдай его мне.

– Не дождёшься. Чтобы ты расклады начал делать прямо тут, на корабле?

– И что с того?

– Хочешь распахнуть дверь в это жуткое месиво Теланна и Путей тисте? Может, уж сразу к Увечному богу?

– А-а.

– Кстати, там и другие Независимые есть. Господин Колоды… да, его я признал. Ещё Цепь – посередине узел, и звенья во все стороны тянутся. Эта карта мне особенно не понравилась.

– Ничего себе подарочек, Скрип.

– Не то слово. Всё равно, что утопающему камень кинуть.

– Убери подальше, – посоветовал Геслер.

Крыса услышала, как колоду сдвигают с центра стола.

– У нас проблема, – продолжил Геслер.

– Вот только, – подхватил Ураган, – мы не знаем, в чём она. Знаем одно: Кенеба что-то встревожило. И этого твоего приятеля-убийцу, Скрип. И Быстрого Бена. Их всех.