– Ты прости меня за Саню, – нервно тер он щеку, – а хорошо, что мы не стали пить… молодец ты. Отец не обидится, что мы надолго засели?

Я прислушалась – в комнате работал телевизор. Мы же с гостем сидели на кухне и вроде как пили полезный ромашковый чай. На часах было всего шесть вечера, а за окном уже стемнело. То ли от разницы температур... но стекло будто подернулось тонкой туманной дымкой, а сквозь нее ярко проступали размытые пятна уличных фонарей. Папа одолжил Паше свою чистую домашнюю одежду, он вымылся в душе и поел. Сидел теперь чистый и пах папиным парфюмом – еще и побрился.

– Папа понимает, что у нас могут быть свои темы для обсуждения. А почему я должна извинить тебя за Саню? – уточнила я.

– Привел ее в ваш дом… Я никогда с медсестрами не крутил, Зоя – личное убеждение… не знаю. Для меня это всегда только работники. Гонял нещадно – у меня самый вымуштрованный персонал, самые грамотные девчата, каждая просто на вес золота! А ее сразу заметил – никакая такая… тихая, ходит-скользит… руками двигает так… плавно – ты знаешь. Я и завис – начал засматриваться. Будто околдовала – она перебирает инструменты, а я глаз от ее рук не отведу – как под гипнозом. Любил, наверное, – и согласился сам с собой, – да…

– Наверное? – поддернула я его.

– Женился же! – дернул он плечом, – с ней хорошо. Зачем еще мы женимся?

– Н-нда… ну! Наверное… – не представляла я – а можно ли тут возразить? Потому что действительно – женятся, когда с кем-то хорошо. А если плохо – то точно не женятся. Ты ж моя прелесть… Павел Антонович Силин, начальник госпитальной терапии, подполковник медицинской службы, солидный сорокалетний мужчина – яркий образчик примитивного мужского мышления? Все так просто... и что интересно – вполне логично. Нет, я точно сейчас в этом самом…

Заулыбалась, и тут опять вспомнилось:

– А все-таки – за что ты извинялся?

– Зоя, – решительно уставился он на меня... А я увидела выражение его лица, и веселиться вдруг сразу расхотелось.

– Ты знаешь мою политику в отделении. И все ее поддерживают и уважают. Знают, что хоть я и требую... но персонал работает спокойно – в обиду своих не даю. И за работу у меня держатся крепко. Сысоева тоже все это знала…

Я обреченно вздохнула и уселась на диване удобнее, обхватив колени в домашних штанах и положив на них подбородок. Господи, как оно уже...

– Это Санька ее нацелила, Зоя. У той и в мыслях вначале не было. Я Виктора, конечно, не оправдываю…

– Саня? Сама призналась? – не поверила я.

– Я говорил уже – она только плачет. Призналась Сысоева. Я говорил с ней перед тем, как выпер. Санька вешала ей, что вы очень плохо живете… много чего… что ты его даже по имени не зовешь.

– Паша, остановись, – попросила я, – ты хочешь сказать, что пересказав это моему мужу, Сысоева ваша так очаровала… заинтересовала его? Я говорила сегодня с психологом, и она… ну да – просто предположила, но очень логично предположила, что первый интерес… Господи! Как же все это надоело, Паша! Как осточертели все эти разборки, копание, эти бесконечные мысли и выяснения! Пускай делает, что хочет и с кем хочет! – сорвалась я с диванчика, но он перехватил меня за руку:

– Сидеть! Что там дальше?

– Ее слова вызвали его… человеческий интерес и потом уже… потом проснулся сексуальный… и поэтому он набросился на нее… там, – через силу выдавила я, – она что – поливала меня, а он... он это слушал? И из-за этого...

– Так... если уж ты двух слов не вяжешь, Зоя, значит – дело дрянь. Давай мерять…

– Отвали ты, Паш… – вяло сопротивлялась я, а он уже затягивал на моей руке манжету тонометра, мерил, наливал воду, подсовывал таблетки… И от этой его заботы становилось только хуже – я чувствовала себя старой и больной, а еще смертельно обманутой и никому на фиг не нужной.

– Что ж ты гонишь на него, Зоя? Даже я за тебя убью... Как же ты двадцать лет прожила с таким чудовищем? – шипел Пашка, – я не знаю – что там она несла… Виктору эти разговоры тоже, как серпом… но то, что он тогда удавить ее хотел, а не что-то там… Зоя, ну я же тоже мужик, ну мне ты веришь?

– Только глазам своим, – горько улыбалась я.

– Виктор прямой, как… сначала просто отчитал ее. А потом услышал то, что мог знать только очень близкий человек, но вывернутое наизнанку. Я бы тоже заинтересовался – откуда дровишки.. Не спрашивай – подробностей не знаю. Не рыл и не копался...

– Вообще не слушать. Послать и все… – отвернулась я.

– Послать и все, – согласился он, – говорит – поражался глупости, наглости и осведомленности. Сысоева не призналась ему, откуда знает настолько личные вещи. И перла, как танк…

– С тобой мог поговорить.

– Не считал стоящим, и вообще… учинять разборки – это ваше. Зоя… – виновато добавил он: – Саня рассказала нашим бабам о том, что случилось в палате. Перепуганная Сысоева налетела на нее в коридоре, а потом Саня будто бы увидела тебя и сама сильно испугалась. Говорит, что толком не помнит – что и кому говорила, но я уже не верю. Может, и тебя туда завела специально… Теперь может быть что угодно.

– Нет, – покачала я головой, – она беспокоилась, даже разула меня. Нет.

– Ну… ладно. Тут еще… Ты понимаешь, он сейчас молчит. Я уже говорил Давлятовне – стало только хуже. У нас нет своего психолога, на полставки ездит мужик из Мурманска два раза в неделю. Вроде толковый, но, может, он не учел, что это Виктор? Или еще рано? Я вот не смог бы рассказывать каждый раз... выворачивать себя наизнанку, а он согласился. Но последние дни черный ходит, не вылезает с лодки, готовит должность…

– Куда его потом? – сглотнула я, – совсем на берег?

– Ты что? На берег рано, – невесело хмыкнул Паша, – с него еще не выжали все, что можно. Примет «букашку», будет наблюдать ремонт – там месяца на четыре, не меньше. Как раз…

– Я не знаю, Паша… Психолог донес до него, что интерес был? А что в этом нового? Понятно и так. Он с ним справился, все хорошо. Но я думала, что хоть какое-то оправдание… что сказано тогда было действительно что-то серьезное.

– А что там могло? Что она английская шпионка? Да всегда все просто! Всегда нужно исходить из самого простого. Только кому лучше от того, что он себя ест?

– А почему это Саня с нами так? – спросила я, – за что? Мы с ней как будто хорошо ладили. Я… да – наверное, слишком открылась. Подруг никогда не было, вот за нее и уцепилась. Она мне нравилась, я привыкла, что она молчунья, как-то подстраивалась. Так что она говорит?

– Плачет… Все, Зоя! Были бы разумные объяснения, не было бы развода. Все это я узнал от Сысоевой, а Санька молчит! Это предательство, какие бы причины там ни были, это скотство высшей пробы! Удар в спину. Все верно – нельзя было ей ребенка, это я бы сейчас уже не отказался, а ей – нельзя.

– Да это при чем? А может, ей как раз – надо было? – встала я, собираясь уходить: – Так сильно нужно, что она сломалась из-за твоего отказа. Когда я уезжала, она пыталась оправдаться передо мной и обвинить заодно. Я тогда плохо соображала, а может и у нее тоже… такая спокойная истерика была? Зато теперь я понимаю – верно она сказала, что не виновата, что Усольцев повелся. Пускай она даже организовала… да – такое испытание для него, но он же сам его не прошел! Что же он у тебя такой несчастный, а она сразу – скотство? Я не оправдываю ее, Паша, Боже упаси! И знать больше не хочу. Но иногда женщине очень нужно… очень сильно это нужно – дети. Просто жизненно важно!