Софи прижала ладонь к левой груди и улыбнулась.

– Неужели по нам все видно?

– Вы переживаете за меня. Я это ценю. Но я повзрослела, и перемены меня не пугают.

Софи заморгала.

– Да, хорошо… Мы рады. Но знаешь, кое-что может измениться… И это гораздо серьезнее, чем Мерганфилд.

– Я готова, – сказала Грейс. – Уже давно. Единственная проблема – деньги. Я больше не хочу быть нахлебником, и поэтому нужно подумать об оплате образования.

Малкольм сглотнул.

– Не говори глупостей, ты не нахлебник.

– Ни в коем случае, – добавила Софи.

Блейдс потрогала пальцем низ своего кашемирового свитера и улыбнулась.

– А как вы это назовете?

В тишине громко тикали часы. Обычно Софи первой нарушала долгое молчание. Но на сей раз это был ее муж.

– Я рассматриваю твое образование… мы рассматриваем… как инвестицию. Человек с твоими способностями может достичь очень многого.

– Кроме того, это инвестиция в наше благополучие. Мы переживаем за тебя, Грейс. Мы хотим быть уверены в твоей самореализации… Нет, не так… Мы очень рады, что ты растешь. – Софи неуверенно улыбнулась.

– Ладно, раз мы все в одной лодке, больше никаких разговоров о деньгах. Но остается главная проблема… – снова начал Малкольм.

– Пожалуйста, не пойми нас неправильно, дорогая, – перебила его Софи, – но наши взаимоотношения… не эмоциональная сторона, а юридическая… остаются неопределенными.

Грейс почувствовала, как желудок у нее сжался и словно наполнился кислотой. Она была почти уверена, к чему клонят ее опекуны. И надеялась на это. Но с людьми – даже с хорошими людьми – ни в чем нельзя быть уверенным. Плюс она читала «Мифологию Булфинча» и знала, что счастливый конец бывает только в детских сказках.

Поэтому, если она неправильно истолковала их намерения, нет смысла смущаться и ставить всех в неловкое положение. Блейдс заставила себя невозмутимо улыбнуться.

– Что ты скажешь по поводу формализации? – спросил Малкольм.

– Он имеет в виду удочерение, дорогая, – объяснила Софи. – Если ты согласна, мы хотим, чтобы ты стала законным членом нашей семьи, Грейс.

Спазмы прошли, и желудок теперь наполнился приятным теплом. Словно внутри зажегся ласковый свет – мягкий, желтоватый свет ночника.

Она была права! Именно об этом она мечтала, и внутри нее все кричало и пело от радости, но челюсти у нее словно свело судорогой.

– Если вы так хотите, – пробормотала девушка.

Как глупо!

– Да, – сказала Софи. – Но вопрос в том, чего хочешь ты.

– Да. Конечно. Я хочу. Да. Спасибо. Да, – с трудом выдавила из себя Блейдс.

– Это тебе спасибо, Грейс. Мы так рады, что ты у нас есть… – Софи встала, обняла ее и поцеловала в макушку. Малкольм тоже встал, и его огромная ладонь на мгновение легла на плечо приемной дочери.

Грейс чувствовала, как напряглось ее тело, и понимала, что должна реагировать иначе – соответственно моменту, – но что-то ее останавливало. Как будто между ее мозгом и ртом поставили барьер – septum, как называют его в учебниках по психологии.

– Я бы тоже этого хотела, – сказала девушка, а потом добавила: – Вы чудесные люди.

– Это здорово. – София снова поцеловала ее в макушку.

– Ну ладно, – сказал Блюстоун. – Я хочу пирог, который остался со вчерашнего вечера.

* * *

Несмотря на начало разговора в то утро, о колледже и оплате за него больше не упоминали, и Грейс подумала, что родители считают ее недостаточно взрослой.

Через несколько дней Софи объявила за ужином, что в девять придет юрист, Рэнсом Гардинер.

– А хиппи тоже? – спросила Блейдс.

Мюллер и ее муж рассмеялись.

– Старина Майк? Нет, не сегодня, – сказала Софи.

Хорошо. В любом случае Либер не обращал внимания на Грейс. В последний раз он пришел со смартфоном «Блэкберри» и почти не отрывал взгляда от его экрана.

В отличие от него, мистер Гарденер никогда не забывал поздороваться с девушкой и улыбнуться ей. Блейдс подумала, что Майк Либер, возможно, был его воспитанником, инвалидом, о котором заботился адвокат. Инвалидом, родители которого не могли о нем позаботиться. Или не хотели – и просто избавились от обузы… Но разве юристы на такое способны? Грейс предположила, что они будут делать все, за что хорошо платят.

* * *

Рэнсом Гарденер приехал в назначенное время, в черном костюме-тройке с золотистым галстуком из плотного шелка и с двумя большими портфелями, больше похожими на дорожные сумки.

– Добрый вечер, Грейс, – поздоровался он.

– Привет, мистер Гарденер.

Гость приподнял портфели.

– Вот чем заняты юристы – делают простые вещи сложными.

Блейдс пригласила всех за большой стол в столовой, на котором расставила печенье из магазина и бутылки с водой. Появился Малкольм, и все сели.

Рэнсом достал из одного портфеля стопку бумаг.

– Мои поздравления, Грейс. Я подготовил документы для твоего удочерения. Ты несовершеннолетняя, но достаточно взрослая – не говоря уже об уме, – чтобы знать, что они затеяли. Прочти, пожалуйста.

Он протянул девушке бумаги.

– Я не сомневаюсь, что там всё в порядке, – ответила та.

– На твоем месте я бы прочел, – сказал Блюстоун. – Может, там написано, что ты жертвуешь все свои книги и одежду обществу Сознания Кришны.

Гарденер усмехнулся. Софи улыбнулась, Грейс тоже. Все нервничали и имитировали непринужденность.

Блейдс взяла документы. Мелкий шрифт, длинные слова… Похоже, занудство.

– Да, дорогая, это скучно, но педантичность в обращении с документами – полезный навык, – заметила Мюллер.

– Наказание за успех, – прибавил Малкольм. – Если только ты не адвокат.

– Ладно, ладно, – сказал Рэнсом Гарденер. – К сожалению, ты прав, Мал.

– Как всегда, Рэн. – Хозяин дома съел печенье, потом еще одно, стряхнул крошки со своего вязаного жилета.

Грейс принялась за чтение. Документы оказались еще хуже, чем она ожидала, – повторения, многословие, скука и ничего человеческого. И все сводилось к последней странице, тому факту, что Малкольм Альберт Блюстоун и София Ребекка Мюллер (далее «Заявители») хотят удочерить Грейс Блейдс (далее «Несовершеннолетнюю»). Утверждение очевидного с одновременным убийством английского языка. Девушка поняла, что никогда не будет юристом.

– Ясно как день. Спасибо за вашу работу, мистер Гарденер, – сказала она.

Тот вздрогнул.