– Можете это доказать?

Грейс показала ему лицензию штата.

– Ну… тем не менее это опасно, доктор. Не думаю, что ваша пациентка обрадуется, если ее психотерапевт разобьется в лепешку.

Ее. Пациентка. Он предполагает, что женщина разговаривала с женщиной.

Блейдс позволила себе улыбнуться чуть шире.

– Да, вряд ли.

Ее попытка пошутить не вызвала никакой реакции. М. Лопес молча смотрел на нее. Грейс представила, что его взгляд за стеклами очков становится мягче, и это помогало ей сохранять спокойствие.

– В этом случае для терапии я порекомендовала бы метод столкновения, – сказала она.

Губы мужчины дрогнули. Сдерживает улыбку. Он проиграл сражение – позволил себе улыбнуться.

Они всегда проигрывают.

Отношение полицейского стало более дружелюбным, и тело последовало за сознанием, отреагировав расслабленной позой. Он снял очки, скрывавшие большие карие глаза.

– Срочный звонок от пациента? И что же случилось?

– Я не могу вам сказать. Это строго конфиденциально.

Похоже, такой ответ ему понравился. С копами ты всегда сдаешь экзамен. Впрочем, как и со всеми.

– Не скажете, даже если это грозит вам повесткой в суд? – поинтересовался страж порядка.

– Нет. Если я виновата, то приму заслуженное наказание.

Маленький рот М. Лопеса изогнулся вверх, как поросячий хвостик. У него на поясе пискнула рация. Коп выслушал сообщения.

– Десять – четыре[18], – отрывисто произнес он и повернулся к Грейс: – Мне нужно спешить, доктор. Серьезная авария в нескольких милях отсюда. Машины «Скорой помощи» и все такое. Возможно, водитель отвлекся. Для кого-то трагедия, но вам повезло.

– Спасибо, офицер.

М. Лопес помахал документами, прежде чем вернуть их психотерапевту.

– Но не стоит больше рассчитывать на удачу, ладно? Никаких разговоров по телефону, даже если звонит пациент. Вы останавливаетесь в безопасном месте, а потом говорите. Согласны, мэм?

– Обещаю.

– Хорошо. – Последнее слово должно было остаться за копом. Грейс не возражала.

М. Лопес вернулся в свою машину, вырулил на шоссе и помчался с явно чрезмерной скоростью, включив мигалку и сирену. Секунд за пятнадцать он доехал до ближайшего съезда и исчез, оставив после себя облако допплеровского шума.

Блейдс медленно выдохнула.

– Ты еще не утратила навыка, девочка, – сказала она и тронулась с места.

А может, ее очарование ни при чем и М. Лопес был прав: ее удача – это чье-то несчастье…

Если б она не считала это аморальным, то помолилась бы, чтобы удача не оставляла ее.

Школа Мерганфилд позволяла воспитанникам учиться в удобном для них темпе. В большинстве бедные затюканные подростки, которым всю жизнь говорили, что они гении, заставляли себя усваивать материал с невероятной скоростью. На Грейс никто не давил, но вскоре обнаружилось, что скорость обучения у нее не ниже, чем у невротических одноклассников.

К середине года она прошла всю программу Мерганфилда, получив высшие баллы по всем предметам, но старалась скрыть свои успехи от Малкольма и Софи.

Поскольку когда они узнают, что в интеллектуальном плане она готова для колледжа, возникнет другая проблема.

К концу первого года в школе представления Блейдс об окружающем мире изменились. В шестнадцать лет она почувствовала, что жаждет еще большего одиночества. Девушка терпела разговоры приемных родителей и была благодарна им – замечательным и необыкновенно интересным людям. Но втайне она желала, чтобы они как можно дольше оставляли ее в покое.

Наверное, это подростковый возраст, думала Грейс. Хотя, скорее всего, она просто становилась собой.

Книги по психологии, которые девушка брала с книжных полок Малкольма, говорили, что «взросление» связано с формированием «автономии» и «самоощущения». Одно из этих двух качеств – автономия – было полезным, так как Блейдс никогда полностью не зависела от других, а вот самоощущение оставалось для нее загадкой. По большей части она жила моментом, пытаясь делать то, что доставляло ей удовольствие. Включая тайные встречи с всегда благодарным – и избавившимся от прыщей – Шоном Миллером. (Может, именно Грейс следует благодарить за его чистую кожу? Она слышала эти бабушкины сказки, но кто может знать наверняка?)

В любом случае Шон теперь выглядел лучше, а Блейдс была довольна своим растущим сексуальным опытом. Ее одноклассник оказался податливым, как пластилин.

Грейс уже не считала трагедией необходимость уехать в колледж. Альтернативой было остаться дома и поступить в Университет Южной Калифорнии, где преподавали Малкольм и Софи

Ездить вместе с ними в университет… Нет, это казалось неправильным.

Торопить события смысла не было, и когда начались каникулы и появилась возможность посещать летнюю школу в Мерганфилде, Блейдс согласилась.

Все ее одноклассники тоже были здесь. Даже нигерийские близнецы, которые обеспечили себе места в Колумбийском университете, но прознали о Принстоне и склонялись к Нью-Джерси, чувствовали себя обязанными заниматься все лето.

Все шло своим чередом до одного утра в середине июня, когда Софи с необычной для нее нервозностью суетилась у плиты, а Малкольм нерешительно откашливался, собираясь начать разговор.

В этот раз на столе между ними стояли рогалики и маринованный лосось, приготовленный профессором Мюллер.

В этот раз Грейс была готова.

Блюстоун начала с маленькой речи о поразительных успехах дочери в учебе, отметив ее тридцатистраничный доклад о древних правителях России и ее невероятно высокие оценки и результаты тестов на проверку академических способностей, где она вошла в десять процентов лучших по всей стране.

Девушка не спорила, но на нее ее собственные успехи производили не такое уж сильное впечатление. В школе Мерганфилд все получали высшие оценки – с какой стати «чрезвычайно одаренные» будут учиться хуже, чем «превосходно»? Кроме того, среди психометрических тестов, которые Малкольм давал ей в течение нескольких лет, были разные варианты тестов на проверку академических способностей. Грейс давно поняла, что нужно авторам этих тестов, – предсказуемые словарные слова и математические задачи, якобы проверявшие абстрактное мышление.

Теперь Блейдс могла бы ответить на подобные вопросы даже во сне. И поэтому, дождавшись, когда Блюстоун перестанет жевать рогалик с маком, она сказала:

– Я знаю. Поговорим об этом в следующем году. Не волнуйтесь, я не боюсь перемен.

Челюсти Малкольма, перемалывавшие рогалик, задвигались быстрее.