Женщины стояли молча, одни с опущенной головой, другие с закрытыми глазами, у некоторых дергались щеки. Один священник — очень беспокойный человек, только что приехавший из Беверли-Фармс, — выскочил из-за спины судьи, сжимая в руках маленькую Библию. Мерси прищурила глаза и напрягла слух, чтобы расслышать, что он скажет.

Его голос не обладал особой силой, но было понятно, что он обращается к каждой женщине по очереди, призывая сознаться в колдовстве. Покаявшиеся и вверившие себя Господу, обещал он, будут помилованы, если назовут имена своих приспешников в дьявольских делах из числа горожан. Он добрался до Сары Гуд, чье безумие стало еще более явным от переполнявшей ее ярости.

— Я ведьма?! — завопила она, и толпа дружно ахнула. Бросив на Деливеренс злобный взгляд, Сара вскинула подбородок и воскликнула: — Я не больше ведьма, чем ты колдун, и если ты лишишь меня жизни, Бог заставит тебя пить собственную кровь!

Толпа взревела, и на помост полетели гнилые овощи вперемежку с проклятиями и ругательствами. Мерси сжала руки под подбородком, рот исказился гримасой, а глаза наполнились злыми слезами. Она сдерживалась, чтобы сохранить силы — ей предстояло исполнить задуманное. Она сосредоточила внимание на матери, которая все еще беззвучно шевелила губами, обводя взглядом стоявших рядом женщин.

— Прекрасно! — воскликнул судья. — Если вы не вверите себя Спасителю и не покаетесь в грехах перед Господом и собратьями, вы будете повешены. Хотите ли вы что-нибудь еще сказать в свою защиту?

Исхудавшая Ребекка Нерс выпрямилась, молитвенно сложив руки. Народ затих, ожидая, что скажет эта уважаемая всеми женщина перед лицом смерти.

— Да простит им милостивый всемогущий Господь, — сказала она тихо. Толпа безмолвствовала, и Мерси без труда расслышала каждое слово. — Ибо не ведают они, что творят.

Толпа зароптала. Человек в черном одеянии накинул веревку на шею Сусанны Мартин. Ее лицо покрылось красными пятнами, она рыдала, около носа пузырилась слизь. Петля затянулась у основания черепа, и Сусанна, задыхаясь, стала судорожно подвывать, быстро глотая воздух. Человек приготовился столкнуть Сусанну с помоста, и когда его сапог коснулся ее съежившейся спины, по толпе пронесся возбужденный возглас. В этот момент время словно замедлило свой ход, и Мерси увидела, как ноги Сусанны отделяются от платформы, и она с устремленными ввысь глазами и перекошенным от страха и боли лицом плывет по воздуху, а за ней тянется веревка. В ту же секунду раздался громкий хруст, и безжизненное тело Сусанны повисло в цепкой петле. Только левая нога немного подергивалась. Толпа возликовала, какая-то женщина воскликнула: «Хвала Господу!»

Человек двинулся к Саре Уайлдс, которая завыла, умоляя пощадить ее, потому что она не ведьма, и она не лжет, ведь ложь — смертный грех, она верует в Иисуса Христа и молит его о милости и прощении. Народ улюлюкал, глядя, как она размазывает по щекам слезы, а худой беспокойный священник подошел к ней и, взяв за руки, стал читать молитву, пока человек в черном накидывал Саре петлю на шею. Ее вопли переросли в пронзительный визг, когда священник отступил в сторону, а палач столкнул ее с эшафота. По склону прокатился хруст…

Пока затягивали веревку на шее у Ребекки Нерс, она с безмятежным лицом, сложив под подбородком руки и закрыв глаза, читала «Отче наш». Ни на мгновение она не прекращала свое общение с Богом, пока ее ноги не оказались в воздухе, а хрупкое тело не взвилось над бездной. Когда веревка, резко дернув, остановила ее полет, толпа ахнула, словно люди до самого конца не верили, что эту кроткую, тихую женщину можно казнить.

Проклятия градом сыпались из уст Сары Гуд и Элизабет Хоу, которые плевались и пинали ногами руки тех, кто, глумясь, пытался дотянуться до них снизу.

— Да будьте вы все прокляты! Господь да проклянет вас! — успела провизжать Сара Гуд, и была сброшена с помоста. Крепкая веревка вцепилась в ее извивающееся тело.

Отведя взгляд от эшафота, Мерси вынула из кармана горсть трав и посмотрела на сидящую у ее ног собаку, которая подняла на нее грустные глаза. Напрягшись, чтобы пересилить наступающую боль, Мерси стала рвать травы в руках и выкладывать их в правильный круг у своих ног, при этом произнося длинную латинскую фразу — вполголоса, чтобы никто не услышал.

Пять женщин висели на концах веревок, уже не дергая ногами. Волосы обрамляли их белые, гладкие лица, а на губах Сары Гуд играла мстительная улыбка, хотя голова была наклонена под немыслимым углом. Человек в черном приблизился к Деливеренс Дейн. Она держала голову прямо, сложив руки в молитве. Мерси не отрывала глаз от матери, и вся ее любовь, тревога и страх сошлись в едином порыве, разрастаясь в большой бело-голубой светящийся шар между ладонями вытянутых рук. Палач затянул веревку на шее Деливеренс Дейн, она сильнее сжала руки, съежившись в ожидании пинка, и все равно вздрогнула, когда он последовал.

На мгновение время остановилось, люди застыли, Деливеренс парила в воздухе, прежде чем упасть, а бело-голубой шар сорвался с дрожащих рук Мерси и, пролетев, потрескивая, как молния, над собравшимся народом, ударился о лоб Деливеренс и взорвался невидимыми искрами. В этот момент Мерси почувствовала, как ее сознание соединилось с маминым, увидела, как перед глазами пролетают картины из маминой жизни: большой корабль отходит от берегов Восточной Англии, маленькие мамины ножки бегут через сад сорок лет назад; почувствовала ее восторг в груди при виде юного Натаниэля, всепоглощающую любовь к орущему младенцу — Мерси, грусть и страх, что все это кончится, и непоколебимую веру во что-то неведомое и прекрасное, что должно прийти. Все это сосредоточилось в руках Мерси, и она наполнила тело матери желанием и возможностью быть свободной от боли… В ту же секунду она ощутила, как мамина душа освобождается от смертной оболочки, время возобновляет свой ход, а тело Деливеренс расслабляется, лицо светлеет…

Мерси уронила руки вдоль тела, от кончиков пальцев поднимался дым. Нервы и мышцы дрожали от ослепляющей боли, с которой она справилась лишь ненадолго. Мерси покачнулась и едва не потеряла сознание. Собрав последние силы, она вскарабкалась на спину лошади и, когда над головами пронесся хруст сломанной шеи Деливеренс, Мерси была уже далеко.

Очищенный от обычного хлама длинный обеденный стол сиял золотистой поверхностью, словно его натерли полиролью с лимонным маслом. В распахнутые настежь ставни лились солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую растительность сада. Пришло время хрустальной осени, и плотный темно-зеленый ковер дикого винограда, оплетающий окна дома на Милк-стрит, теперь сверкал яркими пурпурными всполохами. Вдруг по саду прошелся ветер, бесцеремонно срывая сухие листья, как старую чешую. Конни открыла последний ставень и с удовольствием оглядела желто-оранжевое великолепие. По мере того как день за днем редел сад в преддверии зимы, ей казалось, что дом, освобождаясь от своих растительных одежд, наполнялся новой жизнью, как и окружающий мир. Налетел еще один порыв ветра, гоня перед собой охапку листьев. Конни с наслаждением вдыхала терпкий аромат земли, готовящейся к переменам.