– Не знаю… мне просто… страшно бы стало.

– Что – страшно?

– Вдруг с ним что-то случится… и это на моей совести будет. Даже если бы я его ненавидела – всё равно страшно. Как потом… ТАМ отвечать? – Соня подняла глаза вверх.

– А, прекращай! – отмахнулась Надька. – А если там – ничего нет? Так и здесь теперь не поживи, как человек?

Она принялась деловито выуживать ягоды из компота и класть себе в рот. Потом вдруг задумчиво уставилась в стенку.

– Знаешь… – произнесла она вдруг совсем иным тоном.

– Я бы не хотела… чтобы ТАМ кто-то был. Чтобы вообще после смерти что-нибудь было. He-а, не хочу.

– Почему? – изумилась Соня. – А как же тогда жить, если там ничего нет?

– Если там кто-то есть… он отправит меня в ад, – мрачно ответила Надька.

И снова принялась поедать сухофрукты. А Соня, обалдев, только смотрела и думала, что ничего не понимает в людях. Только сделаешь о ком-нибудь вывод, а оказывается, всё не так просто.

Она глянула на часы – сейчас Надька уйдёт, и Соне предстоит весь вечер думать о предстоящем походе на день рождения. Ей стало вдруг так одиноко, так тоскливо… Смешно, но только с Надькой и можно было теперь пообщаться, больше здесь разговаривать стало не с кем.

– Слушай, – вспомнила Соня. – Что-то не могу дозвониться дедушке Вадика. Вчера весь день пробовала, не подходит. Вдруг со стариком что случилось, а мать в больнице?

– А ты что – не знаешь? – удивилась Надька. – Она ж померла.

– Кто – мать? Как?! Когда?!

– Да так, – равнодушно откликнулась сменщица. – В выходные, говорят. Кровоизлияние в мозг – и адью. А что – и так, и так у парня мамки не было. Лучше никакой, чем такая, не в себе… Кому бы она теперь на шею-то села – старик сам на ладан дышит! Не родная дочь, тем более. Да ещё руки распускала на деда и Вадьку. Всё им легче, если уж честно.

Если уж честно, то так оно и было, но Соня не могла успокоиться.

– А чего ж ты молчала?

– Ой, да утренник, суета, забыла. Своих проблем куча. Все знают – никто тебе не сказал?

– Некому… – усмехнулась Соня. – Со мной мало кто разговаривает.

– Да не дёргайся ты. Вот я тебя не осуждаю. Не моё это дело. По мне – живи, как тебе лучше, пока есть возможность, потом не будет. Мой тебе совет – повезло, так пользуйся сейчас от своего Калюжного всем, чем только можно. Залети от него. Хотя… тут осторожно надо. Ещё бросит с ребёнком, и будешь, как я – куковать. Тогда деньги требуй, не скромничай. Ну, тебе, конечно, виднее, как сильно он на тебя запал. Слушай. А у него приятеля нет, из богатеньких? Познакомила бы.

– Надь, подожди… А что же… где дедушка-то?

– Да похороны же как раз сегодня были. Когда ему с тобой говорить.

– И что он теперь делать будет – один?

– Что раньше делал, то и будет. Как будто от матери прок был. Пенсию дед получает, как профессор; сын в Москве, подкидывает ему иногда. Опять же – Нина наша скидки для них добилась, в элитном садике держит, другая бы давно погнала. Вообще я б на месте деда отправила Вадьку в интернат – Нина давно предлагала. Сын профессорский в Москву зовёт, не отрекается. А этот – святой человек! Чужую родню бросить не может.

Конечно, Надька всегда была циничной и грубой, Соня давно не обращала на это внимания. Порой сменщица, действительно, резала правду-матку, такую, что другие подумали бы, да не сказали, не стеснялась признаваться в своём эгоизме открыто: мол, плевать ей с большой колокольни на мнение лицемерных святош. Что касается Надькиных отношений с братом и матерью – так это у неё застарелая болезнь, не поддаётся лечению, тем более что наследственная. Однако фраза про чужую родню и интернат больно кольнула Соню.

– Дед же Вадика любит… – тихо сказала она.

– Да, привязался. Ему-то, может, и правда, веселее на старости лет. А если с другой стороны посмотреть? Парню лучше среди ровесников, чем нафталином да лекарствами дышать. У них даже убраться-то некому… Подожди. Ну-ка! Тишина там! Кто ещё не спит? Щас приду – будете у меня весь тихий час стоять!

Соня встала и ушла в спальню – якобы посмотреть, кто там вертится и хихикает. Она не могла понять – почему её так мучает совесть. Словно это она, а не Надька, отправляла сейчас Вадика в интернат, а деда – к сыну в Москву. И думала, что так для всех будет лучше.

* * *

Можно представить, что испытывал Митя, подъезжая к «Савою» на полуразбитой маршрутке. Никто их, правда, не видел – они намеренно опоздали, но и перспектива появляться в ресторане при всех, в разгар торжества, Соню тоже не вдохновляла.

Вокруг ресторана уже были припаркованы иномарки – одна круче другой.

– А твои друзья будут? У вас с Наташей общая компания? – запоздало поинтересовалась Соня.

– Нет, не общая. Но я всех здесь знаю, у Натки всегда одни и те же, – Митя кивнул на одну из машин. – Вон, и Лёха приехал.

– Он же из твоего института…

– Ну… Он и мой друг, и с Наташкой знаком. Давно вокруг неё ходит.

«И не только вокруг неё», – возмущённо подумала Соня, вспомнив Анюту.

– А кто у него родители? Разве он входит в ваш круг?

Вопрос в свете её собственного положения был актуальным.

– У бати строительная фирмочка, бригаду сбил – коттеджи строят, отопление проводят, котлы устанавливают.

– Твой отец с ним знаком?

– Что? А, нет, конечно, это не его уровень… Сонь, да при чём тут это – Лёха нормальный пацан, не тупой, компанейский. Он мой друг.

– Ясно. И ради тебя его принимают, да?

Митя промолчал – они уже поднимались по ступенькам.

В ресторан, как поняла Соня, посторонних в этот вечер не пускали. Столы в огромном зале расставили буквой «П», как на свадьбе. Играла живая музыка – настоящий оркестр. В заведениях с подобным убранством Соня никогда раньше не бывала – даже «Парус» казался скромнее. Да ещё помещение было особым образом украшено в честь именинницы.

Митя взял Соню за руку, она мысленно зажмурилась и вошла. Помогло то, что в ресторане царил полумрак; по залу кружились цветные блики от крутящегося под потолком блестящего шара. Ей показалось, что гостей – человек сто, не меньше. Две-три парочки танцевали, кто-то сидел возле барной стойки, кто-то – за столиками.

Соня старалась не смотреть по сторонам. Она держалась прямо, пытаясь выглядеть как можно уверенней. При их появлении многие повставали с мест и подошли поприветствовать Митю. Народ быстро окружил их. Митя находился здесь среди своих и, кажется, слыл всеобщим любимчиком. Вёл он себя естественно и скромно. Тут ему не приходилось ничего доказывать или выпендриваться, как тогда, на даче; про него и так всё знали. И прощали ему некоторые странности… вроде Сони. На неё смотрели снисходительно, как на очередной Димин каприз. Ну, нашёл себе парень бабу постарше, ну папаша против – кому какое дело? У каждого свои заморочки.