ей робкую поддержку. И только правые действительно открыто и безоговорочно решались ее поддержать.

Таким образом, для монархического воздействия было большое поле.

Но в самой Русской армии, т. е. в тех корпусах, которые сохраняли свою воинскую организацию, было обстоятельство, препятствовавшее превращению ее в «монархическую»: это – та воинская дисциплина, которая поддерживалась признанием авторитета начальника и заканчивалась высшим авторитетом – Главнокомандующим армии. В лице его все видели носителя высшей власти, от которого зависело то, что массе было чуждо и что звалось полупрезрительно – «политика». Те же самые традиции старых офицеров, которые создавали монархические настроения, охраняли армию от монархических выступлений: право этих «выступлений» не принадлежало рядовым чинам.

Офицеры же, не принимавшие участия в гражданской войне и ныне разбросанные по Европе, не имели этого иммунитета против партийных притязаний правых групп. Они не были связаны военной дисциплиной, которая окончилась для них с момента отречения Государя и конца Российской Императорской армии. Они не имели опыта гражданской войны, когда люди бились за ту же государственную идею, олицетворенную в новых формах власти: вне прежних понятий для них не существовало ни власти, ни обязанностей к ней.

Понятно, что агитация Высшего Монархического Совета должна была иметь среди них успех – и даже мысль создать особую монархическую армию и возглавить ее приемлемым для H. Е. Маркова генералом не должна была казаться нелепой.

Главнокомандующий исходил из другой точки зрения. На волнах российского кораблекрушения Русская армия явилась единственной организованной частью русской эмиграции, притом доказавшей свою организованность и живучесть в ряде суровых столкновений с окружающей жизнью: это была ценность, которую надо было сохранить во что бы то ни стало. Но ценность эта была дорога не только сама по себе, но как начало, способное служить для организации вокруг нее и других. Вот почему объявление политического лозунга должно было умалить ее общенациональное значение.

Кроме того, «беспредметный монархизм» был бы для армии совершенно невозможен. В Высшем Moнархическом Совете могли дебатироваться юридические трактаты о праве того или иного лица на Всероссийский Престол; армия не могла принимать участия в этих дебатах. Вслед за принятием монархического принципа должно было быть выдвинуто лицо, за которым армия пошла бы. Этого лица, приемлемого для всех, не было не только в Высшем Монархическом Совете, но и в самой династии. При таком положении вещей, вместо первого и единственного задания – организации борьбы с большевиками, армия делалась бы сторонницей того или иного претендента, что вызвало бы внутренние распри и свело бы ее значение на нет.

Опираясь только на свое личное влияние, Главнокомандующий удержал армию от вовлечения в эту борьбу и продолжал собирать вокруг ее общенационального знамени русские силы. Прежде всего – это были рассеянные по миру русские офицеры. Офицерские организации были наиболее родственными и близкими ей по духу; вот почему в первую очередь надлежало собрать их воедино и связать с основным центром через военных представителей в разных странах.

В предписании Главнокомандующего от 8 декабря 1921 г. был дан приказ о производстве регистрации офицеров. В предписании этом говорилось:

«Ко мне и в мой штаб часто обращаются отдельные офицеры, солдаты и целые группы, как находящиеся в Балканских государствах, так и в других странах, с просьбами о зачислении в ряды армии. Большинство их служило ранее в армиях Юга России, или на иных антибольшевистских фронтах. Подобные явления особенно ценны, свидетельствуя, что обращающимися руководят не материальные интересы, т. к. большинству из них хорошо известны тяжелые условия жизни армии в изгнании, а искренние желания быть полезными Родине, объединиться вокруг ее последнего жизненного оплота, Русской армии, единственно уцелевшего до настоящего времени».

В силу этого приказывалось «произвести самую подробную регистрацию всех членов офицерских обществ и союзов, внушив им, что производимая регистрация отнюдь не носит характера мобилизационных списков».

На этом вопросе и возник с Высшим Монархическим Советом резкий конфликт.

Военный представитель в Берлине доносил 22 марта 1922 г.: «В находящийся здесь Высший Монархический Совет поступили запросы от некоторых офицерских групп, находящихся в разных странах, испрашивающих указаний, как им относиться к регистрации офицеров, производство коей предписано Вашим Высокопревосходительством. На эти запросы Высший Монархический Совет ответил, что офицеры-монархисты должны записываться в ряды Русской армии только в том случае, если она на своих знаменах будет носить девиз: „За Веру, Царя и Отечество“».

* * *

Время это совпадает с переездом Главнокомандующего из Константинополя в Сербию.

Отъезд Главнокомандующего из Константинополя превратился в сплошной триумф. Таким же триумфом явился его приезд в Белград. Громадные многотысячные толпы народа запрудили всю вокзальную площадь – и несколько дней подряд нескончаемое число депутаций приветствовало генерала Врангеля в здании Российской Дипломатической Миссии.

Монархические организации Сербии, возглавляемые П. В. Скаржинским, приняли самое горячее участие в этом чествовании. Громадное количество адресов было поднесено различными организациями – и почти в каждом из них отражались определенные монархические стремления. В адресе от русских беженцев в Королевстве С.Х.С. говорилось об «исторических основах под сенью Святой Веры Православной и мудрым водительством Законного, Божиею споспешествующею милостию, Хозяина Земли Русской». Земунская колония говорила о желании возвращения родине «Законного Помазанника Божия». Топчидерская колония упоминала о «стяге Императорской России». Парламентская группа указывала на «историческую законную и непререкаемую Власть, которая создала Великую Россию и одна может ее восстановить». Земские деятели говорили о священном завете – «За Веру, Царя и Отечество». Русские педагоги высказали пожелание «венчать на царство Законного Монарха».

Настроение было яркое и однородное, и только немногочисленные адреса – от Общества Русских Ученых, Национального Комитета в Белграде, Общества Русских Врачей, Собрания Городских Деятелей и Общества Железнодорожников – не включили в свои адреса ярко монархических лозунгов.

Несомненно, что из приезда генерала Врангеля была создана внушительная монархическая демонстрация. Та теплота и сердечность, которая была проявлена всеми без исключения, внутренне обязывала; та симпатия к монархическим лозунгам, которая должна была существовать в самой Русской армии – создавала невероятные трудности для сохранения самостоятельности. Ко всему этому присоединилась возможность уже вполне легально воздействовать на армию через переселившийся в Белград Русский Совет.

* * *

Точка зрения монархистов на свою роль лучше всего выражена в письме на имя Главнокомандующего, посланном одним из самых искренних представителей монархического течения, профессором Т. В. Локотем 23 февраля 1922 г., еще в бытность генерала Врангеля в Константинополе.

Профессор Локоть писал: «Государственный характер армии требует от нее и государственного знамени, каковым у Императорской Русской армии было знамя – „За Веру, Царя и Отечество“». Это – не партийное, но государственное знамя. Эта точка зрения разделялась и видными монархистами в Париже,