— Что, я собирался потребовать за нее выкуп? Ну нет, я не самоубийца… тогда что? Перейти границу и там взять ее в жены? А какая мне в этом корысть? Для пламенной страсти я уже староват, а приданого мне не видать, как своего затылка! — Я перевел дыхание и продолжил: — Или я планировал методично уничтожить всю ее родню и сделаться единоличным наследником богатств рода Киорран? Но это нелепо: их слишком много для меня одного! Родственников, я имею в виду. И король голову оторвет.

— Слишком много слов, Сандеррин, — вымолвил Сарго, глядя на меня с откровенной ненавистью. — Не думай, что тебе удастся оправдаться. Есть свидетели, есть доказательства того, что ты принимал самое деятельное участие в похищении Катталены. Именно ты заморочил ей голову, и несчастная согласилась на этот безумный побег… Что еще ты с ней сделал? Ну?! Отвечай!

— Поверь, со мной пока спят не только полоумные девицы, даже и задаром, — сообщил я, перехватил взгляд Альтабет и добавил: — Почему вы смотрите на меня с таким ужасом, госпожа Суорр? Тоже видите во мне насильника?

— Господин Виркен полагает… — начала она, но оборвала фразу на полуслове.

Неужели Сарго попытался затуманить ей мозги? Похоже на то… Однако Альтабет, хоть и не была чародейкой в полном смысле этого слова, все-таки могла сопротивляться влиянию даже без амулетов.

— Вы ей понравились, — сказал я негромко. — Она называла вас Бет.

Женщина вздрогнула, словно проснувшись, взглянула на меня, потом на стол, снова на меня. Я тоже покосился на столешницу — соль рассыпалась. Не к добру — есть такая примета, вот и вышло…

В рассыпанной соли была очень грубо нарисована пальцем кривая стрела, что-то вроде мотылька и непонятная загогулина. «Дракон, стрелочка — значит, улетела», — вспомнил я собственные слова, и у меня отлегло от сердца. Вряд ли Кьярра поступила бы так, будь у нее время: в кабинете есть бумага и чернила, в очаге — угли, в конце концов… Но подобное слишком приметно. А так — достаточно дохнуть посильнее или тряхнуть стол, чтобы от рисунка ничего не осталось.

Значит, она успела заметить вторжение и улетела… Лишь бы не возвращалась! Вот только… Альтабет-то тут при чем? Или это какой-то хитрый план? Этак я расслаблюсь и выдам и себя, и Кьярру… Нет уж, лучше продолжу верить в плохое. Это обычно выручает: всегда есть повод обрадоваться, если дела пойдут чуть лучше, чем предполагалось.

— Довольно прикидываться, Сандеррин, — выговорил Сарго. — Ты знал, что девушка не владеет своим даром, что она опасна для окружающих. Случись что, это дискредитировало бы весь королевский род! Мне еще что-то нужно пояснять насчет государственной измены?

— Тебе нужно было подготовиться получше, — сказал я и вовремя уклонился от зуботычины. — Киорраны никогда не оставили бы на свободе такого отпрыска, именно потому, что пекутся о чести семьи. Катталену ждала бы обитель где-нибудь в глуши, верно, госпожа Суорр?

Та кивнула и — клянусь! — незаметно пнула ножку стола, так что рисунок на горке соли сделался почти неразличимым.

— А даже если бы девушку выпустили погулять по травке, вокруг стояло бы тройное оцепление из лучших бойцов и чародеев, по кустам прятались агенты охранного отделения, — добавил я, — и еще драконы сверху следили, чтобы никто не подобрался слишком близко.

Понимаю, в моем положении сложно злорадствовать, но я все-таки ухитрялся. Очень уж приятно было наблюдать, как корчится внутри Сарго, не имея возможности спросить при Альтабет, где же этот проклятый дикий дракон!

Впрочем, у него хватало иных возможностей.

— Довольно, — сказал он негромко, но как-то так веско, что я умолк. — У меня мало времени. Раз ты не хочешь по-хорошему, Сандеррин, будет по-плохому.

— Господин Виркен! — воскликнула Альтабет, когда он поднял руку, и воздух вокруг меня засветился. — Что вы де…

«Колдует, будто не видно!» — хотел я ответить, но не смог.

Я знал, что этим кончится. Знал, что меня Сарго точно не оставит в живых, — разве что безумным полутрупом, не способным вспомнить собственное имя… Потому и злил его — надеялся, что это будет быстро. А еще — что он не поймет, куда подевалась Кьярра. Или, если поймет, не сумеет ее достать… Никто больше не сумеет поймать дикого дракона!

«Надеюсь, я это не вслух вопил?» — спросил я сам себя, когда боль отступила.

Во рту было солоно от крови, но язык я себе вроде бы не откусил. Наверно, носом пошла… И что будет с моей головой после такой встряски, я даже представлять не желал. Безумным полутрупам тоже бывает больно, знаете ли, и я не желал себе такого будущего.

Впрочем, настоящее было не лучше…

— Да хоть лопни, колдун, — смог я выговорить, — ничего не выйдет! Не на того напал!

И вот тут Сарго взбесился по-настоящему. Почему-то чародеи не любят, когда их называют колдунами, считают, видимо, что это принижает их могущество. Даже распоследний деревенский самоучка, способный разве что лужи осушить, — и тот гордо именует себя чародеем!

Ну а для Сарго это стало последней каплей. До того он худо-бедно сдерживался, понимая, что от мертвого меня толку не добьешься, но тут его перемкнуло. Наверно, слишком много крови я ему попортил, и теперь он вымещал на мне все свои обиды… наверно, до детских включительно.

Наверно, я кричал. Не знаю. Вот Альтабет — та точно кричала. Я мельком увидел ее искаженное ужасом лицо и заинтересовался, что же творит со мной Сарго — наизнанку выворачивает, что ли?

Может, так и было, только я уже не чувствовал. Боли было слишком много, и в какой-то момент я перестал ее ощущать, а потом начало уплывать сознание, и я подумал — не останавливайся, Сарго, мне осталось совсем немного…

Глаза заволокла багровая пелена, в ушах уже не шумело — ревело… Крыша съемного домика вдруг растаяла в ослепительной вспышке, и надо мной раскинулось бесконечное темное небо с россыпью бесчисленных звезд, до которых можно было дотронуться рукой…

Больше я ничего не помню.

Сознание возвращалось медленно и неохотно. Я с большим удовольствием остался бы в беспамятстве, но не вышло: очень уж было холодно. Вернее, один бок у меня заледенел, а вот другому было жарко.

Где же я? В каком-нибудь подвале, в который Сарго отволок то, что от меня осталось, с расчетом попозже завершить начатое? Или в канаве, куда он выбросил мое безжизненное тело, а я возьми да очнись? И то, и другое объяснило бы холод, но никак не тепло и не потрескивание дров в огне — теперь я отчетливо его различал. Может, из канавы меня вытащили бродяги, и теперь я лежу у их костерка? А что, так вот решили проверить карманы то ли у пьяного, то ли у мертвого господина, обнаружили, что он еще дышит, и совесть не позволила им бросить его умирать… Да как же, стали бы они связываться… А совесть в их котомках и не ночевала.

— Ты опять сложно думаешь, значит, ожил, — услышал я знакомый голос и не выдержал — открыл глаза.

Кругом было темно, только костер (я угадал верно) бросал отблески на каменные своды и на склонившуюся надо мной Кьярру — можно было рассмотреть половину перемазанного сажей лица. По-моему, она нарочно так изгваздалась, чтобы нельзя было рассмотреть, насколько физиономия заревана.