А если задуматься о повседневности? Ни у одного артиста,даже самого именитого, не бывает постоянной занятости. У всех случаютсяпростои, как добровольные, так и вынужденные. Перерывы между ангажементамифактически неизбежны. Выступления и гастроли нередко отменяются, еще не успевначаться.

Если Борденов двое и один из них не выходит из укрытия,чтобы второй казался «единственным и неповторимым» Альфредом Борденом, то где икак скрывается первый? Как протекает жизнь прячущегося? Как он общается сбратом? Встречаются ли когда-нибудь эти двое, и если да, то как им удаетсяоставаться незамеченными?

Сколько других людей посвящено в этот обман? Как можно бытьуверенным, что никто из них не проболтался?

Раз уж речь зашла о других, то нельзя не задаться вопросом:какое место занимают в этой истории жена и дети Бордена?

Если Борден – это два человека, то они не могут одновременнобыть мужьями респектабельной женщины и отцами ее детей. Кто же из них муж, ктоотец? Супруга Бордена происходит из приличной семьи и, судя по отзывам,неглупа. Что же ей известно о муже?

Или ее тоже не посвящают в тайну его личности?

Могут ли профессиональные уловки и обманы распространятьсяна семейную жизнь, на супружескую постель? Неужели эта дама ничего неподозревает, не чувствует разницы между двумя мужчинами?

А как же понятные только двоим словечки, фразы и шутки,общие воспоминания, проявления интимной близости? Мыслимо ли, чтобы двачеловека сработались до такой степени, что втянули глубоко личные дела в сонмпредосторожностей и секретов, роящихся вокруг какого-то иллюзиона?

Гораздо труднее представить себе обратный вариант: женаБордена знает всю правду, но почему-то готова с ней мириться.

Будь это так, их уговор дал бы трещину много лет назад.

В подобном союзе одному из двух братьев неминуемо должнаотводиться роль младшего партнера, а это значит, что он (назовем его сноваБорден-2) не мог вступить в законный брак с женой Бордена и в ее глазахостается менее родственным членом семьи, нежели Борден-1. Как же все этоотражается на супружеских отношениях?

Далее, Борден-2, по-видимому, не может считаться и настоящимотцом (придерживаясь общепринятых норм морали, я полагаю, что, не обзаведясьженой, Борден-2 не обзавелся и потомством). Стало быть, он приходится детямдядюшкой, но вынужден держаться от них на расстоянии. Жене, матери не остаетсяничего другого, кроме как разными способами отлучать его от семьи.

Это чрезвычайно зыбкое положение.

Оба эти объяснения настолько маловероятны, что я вынужденвыдвинуть третье. Братья Бордены сознательно не посвятили миссис Борден в своютайну и все годы пытались водить ее за нос, но она не противилась. Она самадогадалась, что происходит (трудно было бы не догадаться!), но по известнымтолько ей причинам делала вид, что всем довольна.

Хотя моя теория не лишена слабых мест, я считаю ее наиболееубедительной из всех возможных, но ситуация выглядит более чем странно.

Я и сам способен зайти (и нередко захожу) достаточно далеко,чтобы сохранить свои секреты, но не допущу, чтобы таинственность превратилась внавязчивую идею. Неужели Борден и его предполагаемый брат – это пара одержимых,какими выставляет их Кениг?

Не знаю, что и думать.

В конце концов, не в этом дело: фокус есть фокус, и каждый,кто его видит, прекрасно понимает, что это обман. Но Джулия в свое времяжестоко пострадала от враждебных происков Бордена; был случай, когда и моясобственная жизнь по милости Бордена висела на волоске. Думаю, мой недруг – изтех, кто способен превратить свои секреты в фетиш; к несчастью, злой рокстолкнул меня именно с ним.

И – надо же было такому случиться! – эта вражда навеламеня на идею нового иллюзиона, который теперь определяет мою судьбу.

Где-то между Уэйкфилдом и Лидсом

После длительного и благотворного отдыха в Дербишире сДжулией и детьми я снова в дороге. Завтра начинаются мои гастроли в театрекороля Вильгельма в Лидсе, где до конца следующей недели у меня запланированопо два вечерних выступления. Оттуда в Дувр, где мой номер будет гвоздемпрограммы в театре «Оверклиф». Затем на неделю, вплоть до Рождества – Портсмут.

Я устал, но все же счастлив.

Иногда окружающие замечают, как скверно я выгляжу, и – ссамыми благими намерениями – заводят разговор о моем здоровье. Я держусьмужественно.

Итак, наступил год, когда Руперт Энджер покинет этот мир. Яеще не выбрал точную дату моей кончины, но это произойдет никак не раньшезавершения американского турне.

Мы отплываем из Ливерпуля в Нью-Йорк через три недели ивернемся только в апреле. Проблема устранения дубликатов решена не полностью;хорошо еще, что «Яркий миг» мне предстоит показывать в среднем не чаще раза внеделю. При необходимости придется сделать то же, что и раньше, но Уилсон заверяетменя, что нашел выход. Как бы то ни было, продолжение следует.

Джулия и дети едут со мной; эти гастроли впоследствииназовут прощальными.

Я дал указание Анвину продолжить прием заявок на моивыступления до конца этого года и даже на первые месяцы 1904 года. Однако вконце сентября я умру. Вероятно, это случится в субботу 19 сентября.

В Лоустофте

После головокружительного тура по таким городам, какНью-Йорк, Вашингтон, Балтимор, Ричмонд, Сан-Луис, Чикаго, Денвер, Сан-Франциско,Лос-Анджелес… меня принимает городок Лоустофт в графстве Суффолк. В США я могбы нажить целое состояние, но на таких сценах, как «Павильон» в Лоустофте, япросто получаю гонорар.

Наши гастроли продлятся неделю. Завтра – первоепредставление.

Пришлось отменить оба вечерних выхода, под угрозой срыватакже и завтрашние выступления; делая эту запись, я с беспокойством ожидаюприезда Джулии.

Я последний болван, тупой, безмозглый болван!

Это было вчера. Второе вечернее представление. Заканчиваетсяпервая часть программы. (Писать об этом невыносимо.) Недавно я добавил к своемурепертуару новый карточный фокус. На сцену приглашается человек из зала; онберет карту и пишет на лицевой стороне свое имя. Я отрываю уголок карты ипередаю его добровольцу. Ущербная карта помещается в бумажный конверт, которыйя поджигаю. Когда пламя гаснет, я вытаскиваю из пепла крупный апельсин,разрезаю его пополам и достаю оттуда надписанную карту; естественно, оставшийсяу зрителя уголок идеально подходит к месту отрыва.