Комиссаров немного подвинул его, подсказав, где будут камеры.

У Спартака непростая задача: надо успеть погасить камеры в шлюзе до того, как мы туда ворвемся. Задача непростая потому, что мы не знаем, сколько в шлюзе людей. Если больше трёх, есть большой шанс не успеть.

Через несколько секунд проём стал пошире, и через него на платформу выскочил человек в черной униформе, с автоматом за спиной.

При виде Спартака он разинул от удивления рот и потянулся было к автомату. Юра дернул человека на себя, выволакивая за габариты проёма, и коротко взмахнул ножом.

Спартак трижды «стрельнул», держа «фен» под углом в сорок пять градусов и перемещая «огонь» по разным точкам. С моего места не видно было, куда он стреляет, и вообще, непонятно, состоялись ли «выстрелы»: «фен» не издавал ни звуков, ни вспышек, видимой отдачи тоже не было.

В шлюзе был ещё один боец в черной униформе, с автоматом за спиной. Он видел, как напарник пропал за габарит проёма, видел Спартака и, судя по всему, не сразу понял, что тот делает. Или вообще не понял.

Непосредственной угрозы не было (не сработал автоматизм бойца, когда на него направляют привычное на вид оружие), человек застыл на месте, рывком переведя автомат из-за спины и изготовившись для стрельбы, и это его замешательство подарило нам несколько драгоценных секунд.

Дождавшись, когда Спартак закончил, Юра рванулся в расширившийся проём.

Вот тут автоматизм бойца сработал как надо: увидев возникшего в проёме человека с окровавленным ножом в руках, он вскинул оружие и…

«Ту-тух»!

…тотчас же упал, сраженный двумя выстрелами.

Стёпа вытащил ситуацию и спас Юру от верной гибели, чётко отработав из пистолета «двойкой» в грудь и в голову.

Юра выглядел несчастным. Из-за его «нерасторопности» Стёпе пришлось стрелять. Вполне возможно, что на лифтовой площадке эту стрельбу услышали. Если это так, тихая операция безнадёжно провалена и далее нас ждёт затяжная позиционная война с непредсказуемым финалом.

Также было не совсем понятно, удалось ли Спартаку погасить камеры. То есть камеры не двигались, не мигали огнями, но уверенности в том, что они не работают, ни у кого не было.

Если они работают, тихой операции конец независимо от того, слышал кто-то наверху выстрелы или нет.

Мы вошли в шлюз и наскоро осмотрелись.

Больше здесь никого не было, справа у двери стояли три новеньких желтых электропогрузчика.

Звук открывающейся шлюзовой двери забивал урчание лифтового мотора, но судя по горящей стрелке, указывающей вниз, лифт ехал к нам!

Мы рассредоточились полукругом перед лифтом, присели на колено и изготовились к стрельбе.

Вскоре лифт приехал.

Двери распахнулись…

Людей в кабине не было, только несколько погрузочных тележек.

В этот момент шлюзовые ворота встали в конечное положение и воцарилась тишина.

Стёпа поднял руку вверх, призывая всех сосредоточиться.

Мы молча ждали, что же будет дальше, напряжённо вслушиваясь в тишину.

— Ну вы чё там, уснули?! — недовольно крикнул кто-то сверху, с лифтовой площадки. — Тележки бегом выкатили, лифт отправили обратно! Шевелись!!!

— Не услышали! — радостно прошептал Юра. — Не услышали!!!

— Спокойнее, — урезонил его Стёпа. — Ещё ничего не ясно… Так, выкатывайте тележки, я схожу за брезентом…

Если только это не хитрый ход и на лифтовой площадке в самом деле не слышали Стёпину «двойку», думаю, нас выручила сдвоенная работа лифта и шлюзовой двери.

Однако Стёпа прав — выводы делать пока рано, надо подняться наверх, и уже там всё будет ясно.

Мы выкатили из лифта тележки, закатили один электропогрузчик и накинули на него брезент, в котором Юра ножом провертел пару дыр.

Петровичу с Евой поручили подниматься вторым рейсом, с интервалом в десять минут, и взять с собой пленного.

Затем мы вошли в лифт, Спартака усадили на электропогрузчик, под брезент, и Стёпа поставил ему задачу:

— Как поднимемся, выкатываешься первым и с ходу гасишь камеры через дыры. Если что, мы прикроем, но… ты постарайся побыстрее.

— Я постараюсь. Юра, нижнюю дырку расширь, сопло не влезает.

— Не вопрос!

— Ну всё, поехали, — сказал Стёпа, нажимая кнопку со стрелкой вверх. — На всякий случай будьте готовы. Если мы напортачили, наверху будут встречать…

* * *

Лифт остановился.

Двери открылись, и покрытый брезентом электропогрузчик выехал на площадку.

— Не понял… Это чё за херня? — раздался впереди удивленный голос.

— Готово! — крикнул из-под брезента Спартак.

Стёпа и Комиссаров, стоявшие первыми у дверей, выскочили на площадку и тотчас же открыли огонь.

Я выбежал следом с двумя ПМ-5 в руках и тяжелым рюкзаком за плечами и слегка замешкался.

По расчёту я иду за ударной группой в готовности быстро передать заряженное оружие, если кто-то из первой пары не успел поменять магазин до полного поражения всех целей в помещении.

Трое лежали на полу. Один из них был неподвижен, а двое ещё шевелились, причём тот, что подальше, громко стонал и пытался ползти.

Однако подавать оружие не пришлось. Стёпа с Комиссаровым, на ходу меняя магазины, без остановки побежали к выходу, гулко бухая по рифленому железу пола.

— Не отставай! — прикрикнул Стёпа. — Замыкание доработает.

Я послушно побежал следом.

Точно, от волнения забыл этот пунктик.

Когда мы уже выскакивали в коридор, сзади подытоживающе хлопнули два выстрела. Замыкание проводит окончательную доводку, ударной же группе до полного завершения задачи останавливаться нельзя, надо все время стремительно перемещаться.

По коридору навстречу нам бежали ещё трое, с перекошенными лицами и недоумением во взорах. Стрельбу они наверняка слышали, но судя по всему, Спартак таки погасил камеры, так что люди были не в курсе, что происходит.

Стёпа с Комиссаровым высадили в эту троицу по магазину с каких-нибудь пяти-семи метров. Тут же схватили у меня оружие со снаряженными магазинами, сунули мне свое с пустыми и ворвались в операторскую.

Привычного уже шквального треска я не услышал, раздались две короткие очереди, Комиссаров крикнул:

— Стой, это свой! — И всё стихло.

Я поменял магазины и тоже пошел в операторскую, краем глаза отметив, что один из сраженной троицы активно шевелится.

Господи, до чего бывают живучие люди… Ему досталось полмагазина, преимущественно в грудь и в голову, а он всё ещё барахтается.