— Это мой друг был, Иван Кошкин, — тихо пояснил Василий Ярославович, после чего громко объявил: — Смотрите, кого я с собой привел, други! Это сын мой, новик, Андрей Васильевич.

Пирующие вяло загомонили:

— Братчину, братчину! За молодого Лисьина! В круг его, в круг!

— Это мой друг боярин Петр Катанин… — указал на скуластого, с губами бантиком мужчину Василий Ярославович. — Это мой друг Глеб Пашохин. Это мой друг боярин Анатолий Коза… Ну, запомнишь.

— Братчина!!!

Двое холопов внесли в трапезную и поставили на стол чашу примерно двухведерного объема, до краев полную слегка мутноватого желтого пива с тонкой пенкой на поверхности.

— Друзья! — взмахнул рукой боярин Кошкин. — Ныне день у нас великий! Ныне в круг наш мы нового боярина принимаем. Осушим общую чашу, чтобы всегда мы единой семьей держались, чтобы в беде не бросали товарища своего, чтобы помнили и любили всех! За нового друга нашего, за боярина Андрея Лисьина, сына Лисьина и внука Лисьина! Ну, боярин, пей!

Ради торжественного события осоловевшие от выпитого мужи поднялись, подтянулись к чаше и радостно взвыли сиплыми голосами:

— Пей до дна, пей до дна!

— Пей, — подтвердил Василий Ярославович. Андрей вздохнул, приложился к краю. Поднять этакого кубка он не мог, а потому просто наклонил чуть на себя, всасывая сладковатый хмельной напиток мелкими глотками. Пил, пил, пил — пока не понял, что наступил неодолимый предел.

— А-а-а! — радостными криками встретили его передышку сотоварищи но пьянке.

К чаше подступил Лисьин-старший, тоже припал к пиву. Следом стали отхлебывать все остальные. Несколько минут — и братчина опустела. Народ, зело пьяный и до этого торжественного подвига, окончательно ослаб.

Новик понял, что здесь отдельных приглашений не будет, прошел вдоль стола, быстро обглодал пару крохотных рябчиков, отрезал кусок лебединой грудки. Заморив червячка, вытянулся на скамье у окна, положив голову на чей-то кафтан. В ногах тотчас появилась блаженная слабость. Но не успел он закрыть глаза, как его взяли под руки и за ноги, попытались поднять.

— Эй, вы чего? — взбрыкнул Андрей.

— Прости, боярин. — Его немедленно отпустили. — Мы хотели тебя в светелку твою… Проводить.

Дворня боярина Кошкина была одета одинаково — полотняные рубахи с синим воротом и синим шитьем понизу. Уважает хозяин порядок.

— Ладно, ведите, — разрешил новик. По угловой лестнице они поднялись на второй этаж, холоп отворил дверь в комнату шириной в два воробьиных шага и крохотным окошком где-то далеко-далеко наверху. Зато здесь была перина — и больше для счастья Звереву ничего не требовалось.

* * *

Не успев ввечеру хорошо попраздновать, утром старший и младший Лисьины оказались единственными, кто смог встать.

— Что это было? — поинтересовался Андрей, когда боярин позвал его из светелки с собой. — У кого-то именины?

— Это наша братчина, — ответил Василий Ярославович. — По издавна заведенному обычаю, когда бояре доверяют друг другу, немало ни сомневаются, сбрасываются они зерном, варят все вместе пиво, потом все вместе пьют, пока не кончится. Так и называется — братчина. У одних одна братчина, у других другая. А с иными пива не сваришь, их никто к себе не зовет, не привечает. Это на праздник пригласить могут из вежливости али интереса корыстного. А братчина — только для друзей. Каженный год на протальник, как за боевыми деньгами в казну приезжаем, братчину и варим все вместе. У нас в сумках как раз зерно для того взято. Токмо Иван уж сварил, так я ему просто долю свою отдам. Но в казну тоже заехать надобно. Сейчас, седлать велю.

— А может, пешими сходим, батюшка? — взмолился Андрей. — Я уж забыл, как это делается.

— Рази ты не видел, что на улицах творится, грязь какая? Куда там сапогами ее месить. Верхом до съезжей избы прокатимся.

Кремль Андрей тоже узнал. Стены были почти такие же, как в будущем. Вот только высокие остроконечные шатры над башнями пропали, отчего те казались какими-то пришибленными, а над стеной, наоборот, шла сплошная тесовая крыша. Там, где в мире Зверева стоял мавзолей и гостевые трибуны — здесь темнел закопченным снегом ров. Где была Красная площадь — ныне кружились карусели и взлетали качели. Только Спасская башня стояла на прежнем месте.[21]И даже часовой имелся — но в бахтерце и с коротким начищенным копьем.

В Кремль верхом въезжать, как оказалось, было нельзя — оскорбление Великому князю. Оставить скакунов — негде. Пришлось топать пешком и вести их в поводу. Перед воротами Василий Ярославович снял шапку, оставшись в одной тафье, трижды перекрестился, каждый раз низко кланяясь, и только после этого вошел внутрь.

От прочей Москвы Кремль отличался очень резко, даже с первого взгляда. Здесь было относительно сухо и чисто — внутри все пространство закрывали поставленные торцом дубовые плашки. Мостовая. Здесь не было ни одного верхового — все слуги, бояре, монахи в длинных рясах и одетые в нарядные зипуны холопы передвигались только пешком. Большинство прохожих шествовали в тяжелых роскошных шубах с длинными рукавами, причем распахнутых спереди, чтобы все могли увидеть дорогие кафтаны или ферязи.

— Какая встреча, Василий Ярославович!

Боярин повернулся было на голос, и тут же радостное выражение на его лице сменилось тоскливым.

— Как же ты здесь, где же ты остановился? Где ныне приют худородных устроен? Отчего не у меня во дворце? Коли на моей земле живешь, так отчего и не в моем доме поселиться? Чего примолк, Василий Ярославович?

За спиной худющего, как гончий пес, боярина, с узким, словно заточенным книзу, к подбородку, лицом, маячили четверо холопов, один из которых держал лошадей. Грубиян был в ферязи, шитой золотом и украшенной самоцветами, в алой атласной рубахе со свободным рукавом. На голенищах сафьяновых сапог сверкали золотые пластинки. Возрасту ему казалось немногим больше двадцати — борода и усы еще только намечались.

Боярин Лисьин принял решение: молча отвернулся и пошел к белому, без всяких украшений, зданию. Просто прямоугольный фасад с тремя ровными рядами одинаковых окон.

— А то приходи, Василий Ярославович, — закричал вслед охальник. — Место у нас есть. В холодной!

— Друцкий, что ли? — понял Андрей.

— Федор Друцкий, — кивнул боярин — Сын князя Юрия. Обожди здесь, а то как бы коней не увели. Я сейчас выйду. Не разговаривай ни с кем. За ссору здесь и головы недолго лишиться. Мое дело быстрое.

Задирать мальчишку князю показалось не интересно. А может, дела какие свои имелись. Во всяком случае, Друцкий с холопами ушел. Однако настроение было испорчено безнадежно и у Андрея, и у боярина.

— Приют худородных, — недовольно буркнул Василий Ярославович уже на подворье своего друга, отдавая повод холопу. — Тут у многих род от самого Рюрика тянется. А у иных и старше будет. Развелось литовцев при дворе, плюнуть некуда. Русскому боярину честному ужо прохода скоро не будет.