Инспектор не решался постучать, опасаясь, что в случае неудачи расследование окончательно зайдет в тупик. Наконец рука его медленно потянулась к дверному молотку, но в этот момент взгляд Халифы остановился на ящике для писем. Присев на корточки, следователь мягко оттянул верхнюю планку и заглянул в открывшуюся щель. Он смог рассмотреть темный холл с гладким чистым ковровым покрытием, по обе стороны которого располагались другие помещения. Услышав доносившийся из кухни лязг посуды и едва различимый на фоне игравшей в приемнике или магнитофоне музыки шум движения, Халифа поднес ближе к щели ухо, дабы удостовериться, что не ослышался. Затем он встал на ноги и сильно постучал три раза.

Простучав десять раз подряд, он сделал короткую паузу и ударил еще четырежды, сильнее и настойчивее. Не дождавшись никакого ответа, инспектор присел на корточки и снова заглянул в щель ящика для писем, предполагая, что жилец слишком слаб, чтобы быстро подойти к двери. Однако в холле никого не было.

– Здравствуйте! – крикнул он. – Вы дома, господин Грац?

Не получив ответа. Халифа продолжил:

– Господин Грац, это инспектор Юсуф Халифа из Луксорского отделения полиции. Я пробовал с вами связаться в течение трех дней. Я знаю, что вы здесь. Пожалуйста, откройте дверь. – Он подождал несколько секунд и добавил: – Если вы не откроете, я буду вынужден расценить ваши действия как намеренное препятствие полицейскому расследованию и арестовать вас.

Халифа блефовал, однако угроза ареста произвела желаемый эффект. Из кухни послышалось всхлипывание, и в холле появилась невысокая полная женщина в летах, по всей видимости, супруга Граца. Опираясь на металлическую трость, она медленно подошла к двери и устремила полный ужаса взгляд на прорезь в двери для писем.

– Что вам от нас нужно? – спросила она слабым дрожащим голосом. – В чем мы виноваты?

Она выглядела очень болезненно: икры плотно перебинтованы, кожа лица приобрела вид засохшей шпаклевки. Халифу охватило внезапное чувство вины за то, что он ошеломил и без того ослабленную недугами и старостью женщину.

– Не бойтесь, я ничего вам не сделаю, – постарался он успокоить ее, заговорив мягким голосом. – Я просто хотел задать несколько вопросов вам и вашему мужу.

Она мотнула головой, и копна седых волос, выскользнув из заколки, слетела вниз, придав ее лицу невменяемое выражение.

– Мужа нет дома. Он… вышел.

– Но я могу поговорить и с вами. О вашем общем друге Пите…

– Нет! – воскликнула она, в испуге отпрянув назад и приподнимая трость, словно готовясь отразить нападение. – Мы ни в чем не виноваты, честное слово! Мы законопослушны, мы всегда исправно платим налоги. Что вам нужно от нас?

– Госпожа Грац, прошу вас, не волнуйтесь. Я нисколько не хотел вас встревожить. Просто я надеялся, что вы расскажите мне нечто важное о Пите Янсене, Фаруке аль-Хакиме…

При последнем имени испуг женщины сменился ужасом, а тело так затряслось, как будто кто-то схватил ее за хилые плечи и начал дергать из стороны в сторону.

– Не знаем мы никакого аль-Хакима! – застонала она. – Никогда не слышали о нем. За что вы нас преследуете? За что?

– Если бы вы могли…

– Нет! Я не впущу вас, пока муж не вернется. Ни в коем случае! Не впущу, даже не просите!

Она поплелась обратно, одной рукой сжав трость, а другой придерживаясь за стену.

– Госпожа Грац, прошу вас, послушайте меня! – Халифа встал на колени и прижал лицо к отверстию в ящике. Никогда он еще не общался с людьми в такой позе, но сейчас было явно не до соблюдения приличий. – Я не хочу напугать вас. Но я предполагаю, что вы и ваш муж можете помочь в расследовании убийства гражданки Израиля Ханны Шлегель.

Волнение, охватившее старушку при упоминании имени аль-Хакима, было ничтожно по сравнению с тем, какой ужас охватил ее сейчас. Она застыла у стены, приложив ладонь ко рту, словно боялась вздохнуть, пальцы другой руки судорожно сжимали и разжимали трость.

– Мы ничего не знаем, – сказала она задыхаясь. – Умоляю вас, мы ничего не знаем.

– Госпожа Грац…

– Я отказываюсь говорить с вами без мужа. Вы не можете меня заставить!

Она тяжело дышала, яростные спазмы передергивали ее немощное тело, на глазах выступили слезы. Халифа вздохнул и, опустив планку ящика для писем, встал на онемевшие от долгого сидения на корточках ноги.

Инспектор понял, что ничего не добьется. Женщина была явно не в своем уме. Глупо было бы ожидать, что в таком состоянии она расскажет о Ханне Шлегель (а Халифа не сомневался, что она могла бы рассказать что-то очень важное). Иной следователь на его месте просто вышиб бы дверь и потащил старуху в отделение, но Халифа не прибегал к столь откровенным формам насилия.

Он закурил, сделал пару затяжек, затем снова наклонился над ящиком и приподнял планку. Старушка не сдвинулась с места.

– Госпожа Грац, когда вернется ваш муж?

Она не ответила.

– Госпожа Грац?

Она забормотала что-то невнятное.

– Простите?

– В пять часов.

Халифа посмотрел на часы. «Четыре с половиной часа ждать», – подумал инспектор.

– Он точно будет в это время?

Она кивнула.

– Хорошо, – сказал Халифа после недолгого молчания. – Я приду еще раз. Пожалуйста, сообщите обо мне вашему мужу.

Он хотел было добавить «только без фокусов», но сообразил, что люди в таком возрасте и положении едва ли способны на дерзкие поступки. Халифа опустил планку и направился к лифту. Идя по коридору, он слышал ее слабый отчаянный голос:

– За что вы нас преследуете? Они же вам тоже враги. Зачем вы им помогаете? Зачем?

Он замедлил шаг, обдумывая, не вернуться ли и не спросить, что она имеет в виду, однако затем отбросил эту мысль и, войдя в лифт, нажал кнопку первого этажа. Интуиция следователя, столь часто направлявшая его в самые ответственные моменты, на этот раз покинула Халифу.

Постояв на одном месте и удостоверившись, что полицейский ушел, старушка побрела в гостиную, находившуюся в конце холла. Около двери, выпрямившись и сложив руки, как на военном параде, стоял низкий мужчина с тоненькими усиками и ссохшимся лицом. Шаркая по полу, женщина подошла к нему и припала к его груди.

– Все хорошо, милая, все будет хорошо, – сказал он мягко по-немецки и обнял ее. – Ты все отлично сделала. Не волнуйся, все будет хорошо.

Она затряслась, как испуганный ребенок.

– Они все знают, – сказала она, плача.

– Да, – согласился он, – похоже, что все.

Он гладил ее по пульсирующей шее и спине; затем, когда она немного успокоилась, поднял упавшую налицо прядь и стянул заколкой.

– Мы же знали, что рано или поздно они придут, – сказал он спокойно. – Глупо было рассчитывать, что этого никогда не произойдет. Мы славно пожили, ведь так, дорогая?