Шрифт:
Интервал:
Закладка:
59. «Мистер Гомер» – не его настоящее имя; это пациент, описанный как «случай #2» в статье Yvonne M. Saenger and Jedd D. Wolchok, «The Heterogeneity of the Kinetics of Response to Ipilimumab in Metastatic Melanoma: Patient Cases», Cancer Immunity, 2008, 8:1, PMCID: PMC2935787; PMID: 18198818 (published online January 17, 2008).
60. Шарон Белвин не болеет раком уже более двенадцати лет.
– Мы посмотрели на ее снимок КТ, – вспоминает Волчок. – Рак исчез, полностью исчез. Это очень сильное потрясение.
61. Saenger and Wolchok, «Heterogeneity of the Kinetics of Response».
Глава шестая. Не искушайте судьбу
I. История интерферона интересна и во многом не понята широкой публикой (очень хорошее изложение можно найти в книге Стивена Холла «A Commotion in the Blood»). Еще это отличный пример того, в чем разница между тем, что общественное мнение считает научным прорывом, и настоящими научными достижениями. Эту разницу можно назвать одним словом – медицина.
Как и большинство научных историй, история интерферона начинается с таинственного наблюдения, явления, которое впервые отметили – или, по крайней мере, описали и опубликовали в медицинской литературе – в 1937 году, когда двое британских ученых заметили, что обезьяны, заразившиеся вирусом лихорадки Рифт-Валли, почему-то потом не заражаются вирусом желтой лихорадки. Концепция прививок и вакцин была уже всем знакома, но это было нечто новое; два вируса не были родственны, к тому же вирус лихорадки Рифт-Валли был сравнительно слабым в отличие от желтой лихорадки, которая бы их убила.
Наблюдение повторялось снова и снова в разных клетках и животных; воздействие одного вируса, обычно слабого и несмертельного, каким-то образом предотвращало заражение другим, смертельно опасным. Поскольку заражение одним вирусом мешало второму вирусу попасть в организм носителя, явление назвали интерференцией.
Имя, данное этому феномену, многое говорит о том времени, равно как и предполагаемый механизм работы: первый вирус, как считалось, заглушал сигналы второго, словно большая радиовышка мощностью пятьдесят тысяч ватт, которая вытесняет из эфира более слабые радиостанции. По сути, первый вирус как бы создавал невидимое силовое поле, защищающее от заражения вторым вирусом: может быть, вырабатывал химический щит, или, например, потреблял все ресурсы, необходимые вирусам, так что второе заражение становилось невозможным, или… в общем, и литература, и обеденные столы знаменитых медицинских исследовательских центров по всему миру были просто переполнены «а что, если». Механизм работы оставался совершенно непонятным, но его тайна, похоже, пряталась в секретах иммунной системы и биологии молекул и клеток. До того, как вы его поймете, он оставался всего лишь ловким трюком, но этот трюк имел очевидное практическое применение, так что его в сороковых и пятидесятых воспроизводили во все новых лабораториях, и целое поколение ученых стало считать вирусы и вирусологию самой интересной и важной темой в биологии.
В 1956 году центром этих исследований оказался ряд непримечательных зданий Национального института медицинских исследований, находящегося на возвышенности Милл-Хилл к северу от Лондона. Там же находилась и штаб-квартира Всемирной организации здравоохранения ООН, в состав которой входил Всемирный центр гриппа; им управлял не кто иной, как Кристофер Хауэрд Эндрюс, легендарный вирусолог, который в тридцатых годах открыл вирус, вызывающий грипп.
В июне 1956 года к лаборатории Эндрюса присоединился 31-летний биолог, только что сошедший с поезда и парома – швейцарец Жан Линденманн. Работа Линденманна в лаборатории Эндрюса была связана с полиомиелитом; недавно было успешно испытано первое поколение вакцин от полиомиелита, и Эндрюс надеялся улучшить их, но для работы ему нужно было большое количество вируса. Линденманн должен был попытаться вырастить этот вирус в почках кроликов. Ему это не удалось, но в результате он принял участие в другом эксперименте, который оказался намного успешнее.
Большая часть реальной научной работы проходит в лаборатории, но один рассказ за другим показывают, что столовая, где ученые обсуждают свои открытия и увлечения и обмениваются идеями с сотрудниками других лабораторий, – вот настоящее место зарождения изобретений. Именно таким местом были и знаменитые переполненные обеденные столы в столовой Милл-Хилл. Именно там, торопливо поглощая обед, Линденманн впервые обсудил занимательное явление интерференции с обаятельным, способным вирусологом по имени Алик Айзекс. Линденман с удивлением обнаружил, что Айзекса тоже интересует эта «волшебная» интерференция. Айзекс относился к ней с заметным энтузиазмом – не только потому, что, как оказалось, он страдал маниакально-депрессивным синдромом и как раз тогда переживал активную фазу. Молодой ученый уже успел провести несколько экспериментов с интерференцией.
Линденманн тоже замыслил эксперимент, который, как ему казалось, поможет ответить на ключевой вопрос: обязательно ли вирусу проникать в клетку, чтобы наделить ее волшебной «интерференцией»? Он надеялся, что можно будет дать ясный и даже видимый ответ, воспользовавшись мощным новым инструментом, имевшимся в распоряжении его лаборатории: электронным микроскопом. По самой крайней мере, эксперимент помог бы им узнать, где именно возникает это интерференционное «силовое поле» – вокруг клетки (на поверхности или в ближайших окрестностях), или же это некий переключатель, который нужно включить внутри клетки. Айзекс согласился.
2. Чен имеет отличную подготовку иммунолога и онколога. Для него нет ничего более интересного, чем пересечения двух его избранных отраслей. Но при этом он не был готов сразу встать в ряды фанатичных сторонников иммунной онкологии. Возможно, потому, что его воспитали практичным, напоминали, что нужно всегда сохранять твердую почву под ногами, когда делаешь карьеру, хотя он иногда и смотрел вверх, на звезды.
3. Чен и его семья – интересные люди, ученые и при этом театралы, хотя онкологи-иммунологи обычно далеки от стереотипных «ботаников», которые ничего не видят, кроме своей специальности. Дэн Чен любит музыку, науку, коллекционирование Pappy Van Winkle и других марок виски, а также хэллоуиновские вечеринки; они с Деб вырастили троих умных, добрых и талантливых детей – визит к ним домой даже чуть-чуть пугает. Кроме всего прочего, нельзя забывать, что на работе он в буквальном смысле лечит рак.
– Я люблю то, что я делаю, – объясняет Чен. – Я живу ради этого [исследований иммунотерапии рака], и между моей личной и рабочей жизнью нет никакого промежутка.
Подобные слова я слышал и от других верных приверженцев отрасли.
4. Чен был адъюнкт-профессором Стэнфорда от Медицинского института Говарда Хьюза; там он закончил резидентуру терапевта и специализированную подготовку онколога в 2003 году.
5. Чен снова связался с доктором Вебером, чтобы узнать, нельзя ли записать его на испытания другой, более новой вакцины, но из-за участия в предыдущем исследовании он оказался к ним непригоден. Если у Брэда и был какой-нибудь шанс, то ему требовалось что-то другое – что-то доступное прямо сейчас.