Давьян недоверчиво покачал головой, обнимая Нихима, прикрывая его от холода каменной стены.

– Зачем же ты тогда пошел?

– Чтобы доказать свое Терису, – с горестной улыбкой шепнул Нихим. И приподнял руку, не дав мальчику открыть рот.

– Некогда, – прошептал он. – Ступай.

Давьян привстал было, но тут же сердито мотнул головой и нагнулся.

– Судьбы побери! Не собираюсь тебя здесь бросать.

Он обхватил Нихима и бережно поднял.

Тот тихо засмеялся, но смешок перешел в стон, едва Давьян сделал первый шаг.

– Упрямец, – выдохнул жрец.

Давьян крался по улице, чуть не падая под тяжестью раненого. Он двигался туда, где последний раз видел бегущего Седэна, и старался не замечать щедро вытекающей из живота Нихима крови. Мальчик мало понимал в таких ранениях, но не сомневался: без помощи Нихим долго не проживет.

– Мне нужно передохнуть, – проговорил жрец через пару минут. – Немного, честное слово.

Давьян собирался возразить, но у него и самого руки отказывались служить. Пошатнувшись, он остановился, пристроил Нихима на груде обломков и повернулся к нему лицом, постаравшись не выдавать чувств. Нихим умирал, и он тут ничего, ничего не мог поделать.

Нихим смотрел на него.

– Слушай, парень, тебе следует кое-что узнать. Терис не все тебе рассказал.

– Лучше побереги силы.

Нихим покачал головой.

– Он тебя ждал, Давьян, знал, что ты появишься, – слабым голосом заговорил он. – В старой вере известна запись некоего Алкеша, авгура, жившего две тысячи лет назад. В ней говорится о человеке, который однажды не позволит Ааркайн Девэду уничтожить мир. Он верит, что… – речь жреца прервал приступ кашля, на губах показалась кровь.

Давьян нахмурился: явный бред.

– Поговорим об этом, когда увидим Териса, – мягко проговорил он.

Нихим шевельнулся, простонал.

– Не смей говорить со мной как с ребенком. Слушай. Авгур, предсказавший мне сегодняшний день… Он сказал, что я буду при важном человеке. До конца. – Новый приступ кашля оказался слабее. – С человеком, которого авгуры на протяжении многих лет неоднократно видели в прозрениях и которого считали главной фигурой этих времен. Осью вращения эпохи.

Давьян ответил ему твердым взглядом.

– Значит, это еще не конец.

Смех быстро замер на губах у Нихима.

– Веришь в лучшее? Мне это нравится. – Он немного помолчал. – Еще одно, Давьян. У Териса с тобой связь. Она для него опасна. Порви ее, или он погибнет. – Дыхание раненого срывалось все чаще. – Когда ты…

Нихим замолк. Он уставился за плечо Давьяна, словно не верил своим глазам. Открыл рот, хотел заговорить, но не сумел издать ни звука, и мальчик решил, что Нихим отходит.

Слишком поздно он догадался, что кто-то приближается к ним.

Он успел обернуться, но удар в бок подбросил его и завертел кувырком. Мучительное чувство, будто рука проникла под череп и сжалась там в кулак. Горло рвал крик – боли, ужаса или изумления, он сам не знал.

Ничего подобного Давьян прежде не только не испытывал – вообразить не мог. Его словно швырнуло в бушующую дымную реку, в реку пустоты, в ничто, и струи течения крушили разум, рвали на части, стремясь полностью уничтожить. Его тянуло разом в тысячу сторон, но двинуться он не мог ни в одну. Здания, улица, Нихим – все исчезло, растворилось в бесконечном круговороте пустоты.

Он задыхался. Не зная, сколько он пробыл в этом состоянии – секунды, минуты или часы, Давьян с внезапной уверенностью понял, что если не вырвется – он перестанет быть.

Чистый инстинкт подсказал ему, что нужно успокоить разум, прибегнув ко всем приемам, какие он узнал, пока учился работать с сутью. В какой-то ужасный миг он понял, что суть здесь не существует, не может существовать. Возникло что-то еще. Холодное и темное, оно протекало насквозь. И сразу давление на разум ослабело. Новое ощущение было не менее неприятным, но бушующий поток замедлил движение, став, в сравнении с прежним, едва ли не тихим. Давьян плыл в пустоте, собирая себя по кусочкам, и холод, подобно крови, растекался по его жилам. От попытки всмотреться в струящийся мимо серый дым болела голова, но мальчик все же всматривался.

Довольно скоро он кое-что заметил. Просвет, область чуть ярче окружающего пространства. Он уставился туда, сосредоточился, заставляя себя забыть обо всем остальном. В этом противоестественном мире он высмотрел маяк – но как к нему добраться? Давьян и не глядя знал, что здесь у него нет тела, нет ног. Инстинктивно он закрепил этот свет в сознании, а потом потянулся к нему усилием воли…

И свет оказался прямо перед ним. Приблизился ли его источник, или сам он приблизился к источнику, мальчик не знал. Он всмотрелся. Мягкое сияние выглядело… знакомым. Манящим. Всего один миг пристального взгляда и…

Давьян застонал.

В голове словно молоты стучали. Несколько секунд он не открывал глаз, оценивая свое положение.

Что случилось? Только что он был в Дейланнисе, а потом… пустота. Поток серого ничто. Шевельнувшись, он ощутил под собой холодный тесаный камень. Как бы то ни было, он уже не там. Тело вернулось к нему. Уже кое-что.

Давьян медленно разлепил веки. Взгляд приветствовала высокая каменная крыша, на вид крепкая, но более ничем не примечательная. Здесь было сумрачно, но даже слабый свет поначалу резал глаза. Сколько он так пролежал? Вернулся в Дейланнис или еще куда-то? Возвратившаяся память заставила мальчика встрепенуться. Нихим! Он с усилием поднял голову, осмотрелся.

Он лежал на алтаре огромного храма. Во все стороны в сумрак уходили колонны. Стен Давьян не увидел, словно у этого пространства вовсе не было границ. Свет проникал сюда сквозь люк в потолке – единственный, надо полагать, потому что вне озерца света, в котором лежал Давьян, ничего не было видно. Все терялось в серости, хотя и не туманной. Давьян чутьем угадал, что он еще в Дейланнисе.

– Добро пожаловать, Давьян. Спокойно, тебе ничто не грозит.

Мальчик кое-как встал, боязливо завертел головой, ища говорящего.

– Кто здесь? Как ты узнал мое имя?

Бесплотный голос хихикнул, но в смешке не было веселья.

– Это целая история.

Давьян медленно отступал, пока не уперся спиной в каменный алтарь.

– Покажись!

В тени что-то шевельнулось, и на свет выступил человек. Совершенно непримечательной наружности: коротко остриженные мышастые волосы, простое, грубоватой лепки лицо, не высок и не низок, не толст и не тонок. Однако держался он властно.

И еще было в нем что-то, почти неуловимое для взгляда, но хорошо ощущавшееся. Не было иных примет, но глаза незнакомца были старыми. Неимоверно усталыми.