качает деревья. Патрик выставил на обочину предназначенный в утиль мусор, там полно картонных коробок и контейнеров. Я с тоской смотрю на окна его квартиры, они забраны коваными решетками — идеальная метафора всей жизни Патрика.

Я рада видеть, что жалюзи у Лолы подняты. На прошлой неделе ей поставили кардиостимулятор, благодаря которому она, по ее собственным словам, чувствует себя в разы лучше, гораздо более энергичной, чем в последние годы.

Я извлекаю из зарослей розовых кустов палые листья, потом поднимаюсь по лестнице и заодно поправляю тибетские флажки. Может, пора позвонить сестре… но тут я обнаруживаю, что стою перед книгой заклинаний.

Если я ее полистаю, вреда не будет.

Возможно, открыв ее, я обнаружу, как смехотворно ее содержание. Скорее всего, я найду там всего лишь описание салонных игр. Наверно, кто-то шутки ради подарил ее Бликс, потому что та интересовалась всякими нетрадиционными вещами.

Я раскрываю книгу. Меж страниц вложена целая куча листочков, я аккуратно вынимаю их и откладываю в сторону. Там списки покупок, какие-то каракули, записка, которую Бликс, судя по всему, оставляла Хаунди (с просьбой принести домой на четыре омара больше, потому что к ужину придут Лола и Патрик). Патрик ужинал у Бликс? Неужели? В общем, всякие бумажки, которые вы распихиваете куда попало в ожидании гостей, а потом не находите время, чтобы их перебрать, и они так и валяются на столе ненужным хламом.

Теперь сама книга. Она старается — очень-очень старается — быть серьезной. В ней есть целый раздел об истории заклинаний и всем таком прочем, мол, люди всегда искали способы противостоять превратностям судьбы и как-то на них влиять. А потом книга переходит непосредственно к делу, и выясняется, что в ней около пяти тысяч собственно заклинаний на все случаи жизни: чтобы почиститься энергетически, победить в судебной тяжбе, обеспечить себе безопасность, найти пропавшую вещь, вылечить болезнь, привлечь денежные потоки, — и, конечно, громадный раздел, посвященный любви и сексу.

В любовном разделе упоминаются ингредиенты для правильного наведения чар: розмарин, роза, корица. Ванильные бобы тоже не повредят.

На пол выпадает клочок бумаги.

Я вижу, что на нем кто-то написал угловатым небрежным почерком: «Лола, открой сердце смелым любовным мечтам. Теперь ты знаешь того самого мужчину. Мужчину, который тебя полюбит».

В самом конце книги зажат меж страниц тонкий дневник в зеленой кожаной обложке, обернутый коричневым шнуром с подвеской в виде звездочки.

Я не должна открывать его. Я уверена, что в нем тайны Бликс.

Но может быть — может быть, она хотела, чтобы я его прочла. В конце концов, дневник же не припрятан как следует. Бликс могла уничтожить все, что не предназначалось для посторонних глаз. Ведь смерть не настигла ее внезапно, она знала, что умирает, задолго до своего конца. Нет, я уверена, что она разложила все свои вещи именно так, как ей хотелось, и не без конкретного умысла.

Моя рука касается кожаного шнура, я глубоко вздыхаю, а потом слегка тяну за него и открываю блокнот. Почитаю немножко, говорю я себе. Погляжу, не упомянула ли она меня. Имею же я право знать, если кто-то упоминает меня в своем дневнике, верно? В конце концов. Бликс завещала мне дом, и, может, тут есть дополнительные инструкции насчет того, что еще я должна делать.

И вот дневник передо мной, и он разбивает мне сердце.

Бликс записывала в нем заклинания и чары, которые она наводила, чтобы исцелиться, ставила для каждого случая дату и потом фиксировала результат. Например, «Заклинание доброго здоровья на желудях», к которому она прибегла прошлой осенью. «Я бросала желуди в воздух. Они рассыпались по земле».

На другой странице дневника: «Иногда по утрам мне бывает страшно. Я смотрю на Хаунди и чувствую страх. Но я не отчаиваюсь». Она написала это красивым почерком с завитушками, сопроводив надпись росчерками и звездочками. «Все думают, что медицина может вылечить рак. Почему же они не видят того, что вижу я? Ведь смерть — не враг». Здесь она нарисовала многолучевую звезду. «Я знаю, что моя опухоль — живое существо и что мы с ней можем вместе исцелиться, если этому суждено случиться».

Я переворачиваю страницу и вижу: «Я не боюсь смерти, и я не боюсь жизни. Теперь, когда я знаю, что конец близок, мои дни полны страсти, любви и многообразия. Я несу в своей крови океан. Я плыву в ночи, зная, что, когда придет время, уйду на громадную сияющую молочно-белую луну. Я мало-помалу исчезаю, но хочу побыть здесь подольше, бросить взгляд назад, на всю свою прекрасную жизнь. Куда же ты ушла?»

Позднее Бликс взывала к Обатале[17], кем бы он ни был. Она написала, что она выходила из дому и ради исцеления предлагала ему молоко и кокосовый орех. Она вызывала Дух Темной Луны и устраивала ритуал древнеегипетского окуривания для изгнания демонов болезни.

Мое сердце часто бьется в груди.

Силы небесные, она действительно прибегала к заклинаниям.

«Я ношу специальные заговоренные кристаллы и янтарные бусы, — написала Бликс, — но Кассандра сильна. Я готовлюсь уйти, но иногда меня переполняет страстное желание остаться. Так ли это плохо — то, что я хочу остаться и посмотреть, как осуществятся мои проекты?»

В ушах у меня шумит. Я веду пальцами по строчкам. Слово «Кассандра» выведено старательным, почти детским почерком, все строчные буквы в нем разных цветов. Бликс написала его с таким нажимом, что, когда я касаюсь в этом месте бумаги, слово кажется мне почти трехмерным.

Еще несколько страниц: «Хаунди зовет меня с той стороны. Прошлой ночью я видела маму с бабушкой, сидела с ними в саду. Мама сказала, что я знаю, что мне нужно делать. У меня был разговор с Хаунди, он потянулся, коснулся моей руки, и на этом месте осталась маленькая отметинка. Он говорит, Патрик меня проводит. Патрик знает путь».

Я листаю страницы, вскользь проглядывая написанное, — и тут слышу, как хлопает входная дверь.

Я подскакиваю, испуганная, виноватая. Бедфорд поднимает голову и машет хвостиком.

— Марни! Ты дома? — кричит с лестницы Ноа, и я быстро закрываю книгу, засовывая поглубже в нее дневник, — но тут вижу свое имя на крохотном клочке бумаги, засунутом за переплет, и быстро вытаскиваю записку.

Наверху Бликс написала дату, десятое сентября, и я вспоминаю, что это день накануне ее смерти. Записка выглядит так, как будто ее нацарапали очень тупым карандашом, она почти не читается. Мне приходится напрячься, чтобы разобрать, что там написано.

Потом мое сердце будто выворачивается наизнанку. Бликс написала