Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе легко говорить! – срываюсь я. – А если бы это твоего брата убили? И твоя сестра молчала бы об этом много лет?
– Может быть, я бы думал по-другому, – на секунду я почти успокаиваюсь, но потом он добавляет фальшивым тоном, – но от меня-то Джози ничего не скрывала.
– Ты о чем? – ору я в трубку.
– Как о чем, Мередит. Она мне все рассказала много лет назад. Исповедалась мне. Не тебе. И мне кажется, что у нее были для этого причины.
Я ищу ответ, а он продолжает:
– Может быть, ты перестанешь винить во всем Джози и посмотришь на себя?
– Ну ты и козел! – лицо у меня пылает.
– Да. Но я всегда был на стороне Джози. А про тебя такого не скажешь.
Я нажимаю на кнопку отбоя и кидаю телефон на стол. Руки у меня дрожат. Я падаю на диван и заливаюсь слезами. Я плачу так же долго и страшно, как после смерти Дэниела, как после расставания с Льюисом, хотя сейчас горе стало более сложным и многослойным. В какой-то момент слезы кончаются, но я продолжаю лежать на диване и обдумывать свою жизнь. Как я сюда попала? Я думаю об аварии. О браке с Ноланом. Обо всем, что было между этими двумя событиями. О сцене, о юридической школе, о родительских ожиданиях, о доме, который всегда оставался моим. Я думаю о Джози, о наших дурных нелепых отношениях. Может быть, Гейб прав? Может быть, это моя вина. Может, я зря на нее обижаюсь. Я думаю о ее теории о том, что все взаимосвязано, что все идет от той ночи в декабре, что все наши решения, мечты и ошибки в прошлом переплетены друг с другом. Мне хочется позвонить Нолану, маме, Эллен, Эми, даже отцу. Но – по разным причинам – я не хочу ни с кем из них говорить. Я вдруг понимаю, что никогда не была так одинока, как сейчас.
И в этот жуткий, мучительный момент я вспоминаю о единственном человеке в этом мире, которого люблю просто так. В этой печальной истории, переполненной рыданиями и размышлениями о том, что все могло бы случиться по-другому, есть прекрасная, чистая глава.
– У меня есть Харпер, – вслух говорю я и чувствую, как меня накрывает волна спокойствия.
Я встаю и иду собирать вещи. Пора ехать домой.
Через несколько часов я приземляюсь в Атланте, забираю сумку и машину и еду домой по почти пустой дороге. Вваливаюсь в дом.
– Привет! – Гейб встречает меня у дверей.
На нем фланелевые пижамные штаны и футболка. Он явно рад меня видеть, хотя не так, как Ревис, который ставит лапы мне на плечи и пытается облизать мне лицо.
– Хватит, вы, оба! – я смеюсь и обнимаю Ревиса в ответ.
– Я тебе звонил, – Гейб втаскивает мою сумку в дом.
– У меня телефон сдох. Оставила зарядку в Нью-Йорке.
– Можешь с ней попрощаться, – он складывает руки на груди, – Мередит тебе ничего не вернет.
– Ты слышал о нашей ссоре? – я поднимаю брови.
Можно ли вообще это назвать ссорой? Может, это односторонний отказ от договора?
– Да. Она звонила утром, искала тебя.
Я вздыхаю.
– И где ты была?
Я говорю, что спала в Ла-Гуардия, а потом улетела домой первым рейсом.
– А что сказала Мередит? – спрашиваю я и сажусь на пол рядом с Ревисом.
Гейб занимает кухонный табурет.
– Она беспокоится, – он смотрит на меня сверху вниз.
– Ну да, конечно.
– Я обещал ей сообщить, когда ты появишься… так что одному из нас придется это сделать.
Я пожимаю плечами и говорю, что он может ей написать, но она совершенно ясно сообщила, что больше никогда не будет со мной разговаривать.
– Ну, на меня она тоже выбесилась, – Гейб вытаскивает телефон и набирает текст, – но я ей напишу.
– На тебя-то за что? – я глажу Ревиса по голове, потом по шее, потом по пузу.
– Ну, я на нее вроде как наехал, – он продолжает печатать, – сказал, что она сама виновата.
Я немного оживляюсь. Его верность меня радует.
– Как ты умудрился обвинить в чем-то Святую Мередит?
– Перевел стрелки на нее. Сказал, что, если бы она не осуждала всех постоянно, ты бы все ей рассказала много лет назад.
– А она?
– Она меня выслушала…
– И не дрогнула?
– Ну, немножко, – он убирает телефон в карман, – наверняка Нолан ее расстроил сильнее. Ты о нем рассказала?
– Да, – мне до сих пор стыдно за то, что я упомянула Нолана, потому что по-другому не могла рассказать всю правду, – пришлось.
– Он на тебя рассердится?
Я пожимаю плечами, думая, что это меньшая из проблем.
– Я отправила ему смс с предупреждением. Он сказал, что все понимает, и я все правильно сделала.
– Это так, – Гейб кивает, – я тобой горжусь.
– Спасибо, – я тяжело вздыхаю и рассказываю об ужине с Софи.
Стараюсь придерживаться фактов (она вышла замуж, родила ребенка, завела отношения с женщиной) и не давать оценок, потому что мне интересна реакция Гейба.
– Вам помогла эта встреча? – он ошибается, что случается с ним редко.
– Нет, – я качаю головой, – наоборот… мы с Мередит думали, что она горюет… что ей хуже… мне кажется, что мы в каком-то смысле надеялись увидеть несчастную женщину… узнать, что смерть Дэниела сломала ей жизнь…
Про себя я заканчиваю предложение: «…как сломала нам».
Гейб несколько секунд смотрит на меня, потом качает головой:
– Нет. Вы этого не хотели. Вы просто хотели услышать, как много он значил для нее. Узнать, что он изменил ее жизнь.
Я киваю, думая, что на этот раз он прав. Что этого бы нам хватило.
– Да, пожалуй, – я встаю с пола и сажусь рядом с ним. – Нет, катарсиса не произошло. Но мне кажется, что какой-то этап завершился.
– В смысле Софи?
– Да. И в смысле Мередит. Я надеюсь, что она еще вернется… но если нет…
– Конечно, вернется. Она всегда возвращается.
– В этот раз все будет по-другому. Но, так или иначе… теперь я готова завести ребенка.
Гейб разворачивается на девяносто градусов. Я тоже.
– Прямо сейчас?
– Да, – я киваю и чувствую прилив адреналина, – прямо сейчас. С тобой, Гейб. Я хочу завести ребенка от тебя.
– Правда? – он слабо улыбается, но глаза у него радостные.
– Правда, – теперь я ощущаю только спокойную уверенность, – предложение все еще в силе?
– Да, – ухмыляется он, – мы, конечно, оба сошли с ума… но предложение в силе.
– Можешь себе это представить? – спрашиваю я, потому что теперь я могу себе это вообразить. Не материнство как таковое, потому что я так или иначе воображала себе его еще в детстве, когда играла в куклы, а постоянное партнерство с Гейбом. И темноволосого, темноглазого, умного ребенка, который у нас, наверное, родится.