Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы хотим сделать это совершенно официально: я увезу его в Москву, у него будет моя фамилия и самое известное в Союзе имя.
– Это какое же? – не понял Зуев.
– Иосиф, – плутовато улыбнулся Кольцов. – У меня наверняка будет возможность сказать главному обладателю этого имени, в честь кого мы назвали испанского сироту, и он не сможет этого не отметить.
– Хитрова-а-ан! – развел руками Зуев. – Было бы совсем хорошо, если бы этот усатый дядька согласился стать крестным отцом юного испанца, – продолжал он, – но, как всем известно, он неистовый атеист, хоть и учился на попа.
– Что вы на это скажете? – обратился Кольцов к Скосыреву и Терезе.
– Извините, – отчаянно борясь с головокружением, подала голос Тереза, – а своих детей у вас нет? Я имею в виду и общих, и от предыдущих браков? – уточнила она.
– Нет, – несколько резковато ответила Мария, – детей у нас нет, в том числе и от предыдущих браков.
– Я потому об этом спрашиваю, – продолжала Тереза, – что хотела бы знать, есть ли у вас опыт воспитания детей. Это очень важно, особенно, если ребенок приемный. Или я не права?
– Конечно, права, – поддержал ее Борис, – но опыт – дело наживное. К тому же ребенка они возьмут не грудного, так что возни с пеленками и распашонками не будет.
– Да-да, – взглянув на Марию, подтвердил Кольцов, – мы хотим, чтобы ему было года два, максимум три. Я исхожу не из проблем с пеленками, а из того, что в этом возрасте дети очень восприимчивы к языку, и мы его быстро научим говорить по-русски.
– Все, – взял в руки свою любимую трость Борис, – на этом обсуждение закончено. Ты, – ткнул он в грудь Зуева, – связываешься с синдиком Роблесом, уточняешь, есть ли в его селении двух-трехгодовалые мальчишки, и если есть, везешь туда наших гостей. Тем временем Михаил с Марией отправляются на границу и собирают материал для репортажа о проблеме транспортировки испанских сирот на территорию Франции. Ну, а мы с Терезой займемся выполнением ее программы. Такой план вас устраивает? Раз все молчат, значит, устраивает. Вопросы есть? Вопросов нет, – удовлетворенно констатировал он. – Тогда – по спальням, а с утра – в дорогу! Хотя нет, – чуточку скоморошествуя, спохватился Борис, – прошу пардону. Закурганную-то забыли! Так что по последнему бокалу, – плеснул он всем золотистого хереса, – и спокойной ночи.
Все с удовольствием выпили, и только Тереза, даже не пригубив, отставила бокал в сторону.
– Не могу, – извинилась она, – мутит меня что-то.
– Ничего странного, – заподозрив понятное лишь женщинам, выручила ее Мария, – устала с дороги. Я тоже едва держусь на ногах.
Утром, когда все разъехались по делам, Борис наконец смог уединиться с Терезой и поговорить с ней по душам.
– Что нового в Мадриде? – начал он издалека. – Как идут дела у республиканцев? Скоро ли над всей Испанией будет не безоблачное небо, как обещал Франко, – решил скаламбурить он, – а красное знамя Интернационала?
– Новостей много и, к сожалению, больше плохих, – решила не замечать его шутки Тереза. – Самая скверная из них – буквально на днях пал твой любимый Сантандер.
– Как «пал»? – всполошился Борис. – Куда пал? Господи, что я говорю?! – остановил он сам себя. – Ты хочешь сказать, что Сантандер взяли фашисты?
– Не просто взяли, а, не потратив ни одного патрона, вошли парадным строем, – горько усмехнулась Тереза. – Гремели оркестры, развевались знамена, улицы были увешаны портретами Муссолини, а танковые и пехотные колонны восторженные горожане забрасывали цветами. Это я знаю со слов одного нашего товарища, который сумел вырваться из города и добраться до Мадрида.
– Стоп! – остановил ее Борис. – При чем тут Муссолини? Не хочешь же ты сказать, что Сантандер взяли итальянцы?
– Именно это я и хочу сказать. И, знаешь, кого за это благодарили горожане, кого они объявили почетным гражданином?
– Откуда я могу знать? – пожал плечами Борис.
– Ты этого человека хорошо знаешь, – погрозила пальцем Тереза, – и даже не раз пользовался его услугами.
– Боже правый! – хлопнул себя по лбу Борис. – Неужели Рамос? Неужели это мой цирюльник, одеколонный гений и чудодей Рамос?
– Вот именно, – сощурила глаза Тереза. – Твой одеколонный гений создал в городе такой мощный отряд «пятиколонников», что нашим ребятам ничего не оставалось, как сложить оружие.
– Так перед итальянцами же, а не перед франкистами, – успокоил ее Борис, – а они воюют цивилизованно.
– Вначале так и было, – вздохнула Тереза. – Город защищала баскская бригада, и когда она сложила оружие, итальянцы их трогать не стали, а поместили на арене для боя быков. Когда об этом узнал Франко, а он, как известно, басков люто ненавидит, то, во-первых, чуть было не отдал в руки военного трибунала твоего Рамоса: почему, мол, его люди сдали город не франкистам, а итальянцам, и, во-вторых, обратился к Муссолини с требованием отдать ему всех пленных, которых, как он выразился, ждет справедливый суд испанского народа. Муссолини не стал обострять отношения – в конце концов, какое ему дело до каких-то басков – и отдал пленных Франко. А тот, почуяв вкус крови, тут же приказал расстрелять каждого второго, причем прямо на арене.
– С ума сойти, – ужаснулся Борис. – Никогда не пойму этих вурдалаков! Они что, пьянеют от вкуса крови, она для них вроде наркотика, да?! Я уж не говорю о том, что убивать пленных – это вопиющее нарушение признанных всем миром правил ведения войны, это, извини меня, – прижал он руку к сердцу, – не по-хозяйски. Заставь их копать траншеи, прокладывать дороги, пробивать туннели, то есть используй их труд, причем на свое же благо, но просто так, из-за каприза, отправлять на тот свет тысячи молодых, здоровых мужчин – это не просто преступление, это величайшая глупость. Да, а что с Рамосом? – спохватился Борис. – Его-то хоть не тронули?
– Не тронули, – сверкнула глазами Тереза. – Но в качестве наказания и одновременно высокого доверия Франко приказал ему руководить расстрелом тех граждан Сантандера, которые симпатизировали республиканцам.
– Типично бандитский ход, – со свистом взмахнул тростью Борис, – все должны быть повязаны кровью. И этот маньяк объявил себя каудильо, то есть вождем испанского народа! Одно могу сказать: бедная Испания, если Франко победит, то эта страна на долгие годы погрузится в пучину мерзости, гнусности и грязи.
– Не спеши нас хоронить! – вздернула подбородок Тереза. – Пока мы живы, пока можем держать оружие, пока народ нам доверяет, мы будем следовать призыву нашей Пасионарии: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» Тебе, кстати, от нее большой привет, – буднично добавила она.
– Да? – удивился Борис. – Спасибо. Только привет, и больше ничего?
– Ничего. Правда, при этом она добавила, что ты человек чести, к тому же русский, а все русские люди – отзывчивые, чуткие и добрые.
– Ну, может, и не все, – смутился Борис. – Но я добрый, – как бы дурачась, ударил он себя в грудь. – А уж какой отзывчивый и чуткий, таких поискать даже в нашей необъятной России.