Я неподвижно замер, скорчившись за толстым деревом, которое на уровне груди расходится, вознося к небу сразу два ствола. Отсюда замечательно видно и превосходно слышно происходящее, выходит, недаром я крался следом за двумя воинами из приданного нам конвоя, какие о чем-то долго шушукались перед отбоем.

– По сто золотых монет на каждого? – ахает грубый голос.

– Что ты орешь, болван? – рычит в ответ лейтенант де Грие, правая рука и дальний родственник шевалье Бертрана де Пуланжи. – Немедленно захлопни пасть, пока ты не поднял на ноги весь отряд!

– Простите, ваша милость, этого недоумка, – вмешивается в разговор какой-то человек. Его мягкий голос, вкрадчиво-шелестящий, прекрасно мне знаком, это мэтр Клемансо, эконом коменданта Вокулера. – Как вы собираетесь это проделать?

– Да очень просто, – насмешливо отзывается де Грие. – Главное, чтобы девка сдохла. Нет никакой необходимости, чтобы она попала в плен живой, как раз такой вариант заказчикам нежелателен! Завтра ночью я заступаю дежурить по лагерю, а вы трое держитесь поближе ко мне.

– Не нравятся мне ее братья. Прямо дрожь по телу идет, как они зыркают своими бешеными глазищами! – честно признается второй солдат, высокий рыжеволосый толстяк с приятным открытым лицом. Так и кажется, что пробасит: может, по пиву, мужики? В общем, свой человек. Но слаб на деньги, как и прочие.

– Братья – не твоя забота, дурень, – рычит лейтенант. – Сказано: о них позаботятся!

Я бесшумно отступаю назад, легкой тенью скольжу меж деревьев. Человек, получив разум, заодно научился говорить, а потому передние доли мозга, что отвечают за речь, вздулись подобно бицепсам у качка. Но мать-природа ничего не дарит просто так. Объем черепа не увеличился, куда уж боле, и так женщины рожают в муках. Пришлось пострадать затылочным долям, резко уменьшившимся в размерах. Теперь человек умеет мыслить и говорить, а вот ночное и сумеречное зрение – увы!

Но Третий орден францисканцев для того и содержит ученых монахов, чтобы те боролись с позорными недугами и слабостями. А потому лично у меня с ночным зрением все в порядке. Я без труда нахожу старшего из «братьев», шепчу на ухо:

– Проснись немедленно! Но только тихо, не шуми!

– Я не сплю, – отзывается Жак де Ли хриплым шепотом, в руке зажат кинжал, кончик лезвия уперся в мой живот.

Приставив губы к уху, я вкратце пересказываю ему подслушанный разговор.

– Ты можешь решить проблему с лейтенантом? – коротко интересуется рыцарь.

Я ухмыляюсь:

– С радостью.

– Вот и отлично, – решает старший «брат». – А теперь иди спать, до рассвета осталась пара часов.

Ранним утром нас тихо будят замерзшие часовые. В вырытой яме пылает живительный костер, разожженный так умело, что с пяти шагов и не заметишь. Выпив по кружке горячего вина, люди немного согреваются. Я неотрывно гляжу на Жанну, похожую на озябшего воробышка, та осторожно берет у меня кружку с горячим травяным чаем; глянув благодарно, тут же припадает к питью посиневшими от холода губами. А в груди, помимо нежности к этому дивному созданию, поднимается волна злобы и ненависти к де Грие. Как смеет лейтенант даже думать о том, чтобы причинить ей зло? Наказание мерзавцу одно – смерть.

Подходящий случай подворачивается днем, при переправе через стремительную местную речку. Она не особенно и широка, метров около пятидесяти, но моста поблизости нет, мы переправляемся вброд. Де Грие, не умеющий плавать, очень боится утонуть, а потому снимает панцирь, аккуратно укладывая на запасную лошадь. Над ним уже устали подшучивать, решили: пусть себе чудит. Больше в отряде так никто не поступает, ведь если с той стороны реки засада, то под градом стремительных стрел ты уже не успеешь надеть броню.

Во время переправы я держусь рядом с предателем и, выбрав подходящий момент, коротко, без замаха, бью его стилетом в левую почку. Тут важна не столько сила удара, сколько точность. Лейтенант на мгновенье задыхается от чудовищной боли, лицо стремительно бледнеет, выпустив поводья, он кулем валится с лошади. Быстрое течение мигом подхватывает корчащееся от боли тело, играючи уносит вдаль. Плюнув в ледяную воду, я пришпориваю своего жеребца с самым независимым видом.

Пропажа обнаруживается лишь через несколько минут, когда лошадь де Грие прибывает на тот берег без седока. Поднимается суматоха, организуют было поиски, но все безрезультатно. Всем ясно, что не умеющий плавать лейтенант не имеет никаких шансов выплыть из бурного потока.

Я ловлю внимательный взгляд среднего из «братьев», медленно киваю в ответ, тот сухо улыбается. Лишь через полчаса я понимаю смысл улыбки: «братья», до того относившиеся ко мне с некоторой настороженностью, наконец признали за своего. Если честно, это радует. Клод выросла под их присмотром, она уважает и любит семью де Ли, а потому мне приятно их одобрение.

Той же ночью из лагеря дезертируют сразу четверо: трое солдат и мэтр эконом. Дезертируют довольно странно: все лошади остаются на месте. Оставшиеся воины то и дело коротко переглядываются, откуда-то все уже знают, что «дезертиры» повешены в глубине леса, метрах в ста пятидесяти от стоянки. Насколько я понял из короткого объяснения младшего из «братьев», при интенсивном допросе двое несостоявшихся убийц выдали еще двоих. Тем лучше, воздух чище будет.

Предатели успели сделать свое грязное дело: первоначально отряд собирался пересечь Луару у Невера, теперь же нас загнали далеко к западу. После короткого раздумья Жак де Ли выбирает для переправы Жьен. Посланный вперед разведчик возвращается к нам с целым отрядом воинов, у каждого на груди нашит белый крест арманьяков. Жьен принадлежит французам, а потому нам вновь устраивают пышный прием. Но все эти флаги, ленты и транспаранты меркнут перед тем, как встречают нас люди на свободной территории.

Жанна принесла уставшим от бесконечной войны французам надежду, будто в душной комнате с треском распахнулось окно, а на задыхающихся узников повеяло сладким воздухом свободы.

– Победа! Победа! – скандировали обезумевшие люди. – Пророчество исполнится!

А еще через пару недель, двенадцатого февраля, мы наконец-то прибыли в резиденцию дофина Карла, замок Шинон, возведенный на вершине неприступного утеса в двадцати пяти лье к юго-западу от Тура.

Сам я не присутствовал при первой встрече Карла Валуа со сводной сестрой, но многие вполне достойные люди во всех деталях описали то памятное событие. Отмечу одно: ни один из присутствующих не усомнился в Жанне. По совету многоопытной тещи дофина, вдовствующей королевы Иоланты Арагонской, на родину Жанны, в деревню Домреми, была отправлена целая делегация из достойных монахов и священников. Святые отцы должны вынести вердикт: а не имеется ли порочащих сведений о девушке по месту жительства?

Одновременно с той экспедицией Королевский совет и архиепископ Шартрский Рено провели собственное расследование: в самом ли деле пастушка Жанна является той, за кого себя выдает? Забегая вперед, скажу, что в конце концов обе комиссии громогласно назвали Жанну доброй католичкой, что только и болеет за правое дело освобождения Франции. Настоящей причиной задержки явилась банальная неготовность французского войска к войне, но кто же осмелится заявить такое вслух? А потому заявили во всеуслышание, что дофин желает увериться, та ли это Дева, нет ли здесь какого подвоха.