Подделка гнусная. Мямля и тряпка. Бездарная копия. А ты – под-лец. Понятно? Под-лец, – повторил он, с наслаждением мазохиста пробуя на вкус слоги.

«Но почему, в сущности, подлец? Я же самолично и пальцем его не тронул… завидовал, мечтал, чтобы его не стало, – это извините. Но руки-то мои чисты!»

Дверь не скрипнула, не шелохнулась – он был готов в этом поклясться, и все-таки за плечом вдруг пропел ангельский голосок, чарующе, но с издевкой:

– Мой принц, как поживали вы все это время?

На плечи легли длинные, прозрачные пальцы, возникло в зеркале призрачное, восковое лицо. Удивительные, чуть раскосые, приподнятые к вискам глаза, с пленительной надменностью изогнуты пшеничные брови, чуть вздернутый, трогательный носик, бледные нежные губы.

– Боги, боги! Алексей, что это вы постоянно с собой делаете? Я сто раз объясняла, как надо, а вы то ли меня не слышите, то ли не желаете слышать. Или вы считаете, что лучше меня все знаете?

Алексей сильно сморгнул, отвернулся от зеркала. Но это существо из потустороннего мира было не из тех, от кого можно отмахнуться. Она такая нежная, неосязаемая, и понимаешь, что она тут, рядом, только когда она уже ближе, чем собственная кожа.

Женщина, легко развернув кресло, рассматривала так прямо, оценивала так откровенно, что у него уши запылали.

– Скверно, – был вынесен вердикт, – ну скверно же, сир. В сущности, какой из вас Клавдий? Вы самый что ни на есть Гамлет. Вспомните: он тоже тучен и одышлив. Или вы думаете, злодеев играть легче? Отнюдь. Плохо сыграть злодея может каждый дурак, а хорошо – практически никто.

– Что же мне делать?

– Для начала постарайтесь не пялиться на меня, как лягушка на змею.

Алексей послушно закрыл глаза и откинул голову.

Тихонько напевая песенку сумасшедшей Офелии, простую, зловещую, пронзительную (одному богу известно, о чем думал Мишка, из какого чулана своей темной башки извлек эти звуки!), она принялась за работу.

Бегом в яму — Скок со дна, Не ломай веретена. Крутись-крутись, прялица, Он не состарится.

Леша и с закрытыми глазами видел, как порхают над всеми этими многочисленными коробочками и щеточками нежные, невесомые руки и пальчики, тонкие, бесконечные, с бледными, как у утопленницы, ногтями.

Милая и воздушная, как фея, не хуже ведьмы подчиняет себе и людей, и стихии – не вихри и бури, но не менее неукротимые гримерные составы, все эти румяна да белила. Присмирев, сами собой пристают к коже, делая именно то, чего требует она.

Она наконец произнесла самым будничным, кухонным голосом:

– Вот так, полагаю, получше.

Алексей открыл глаза и ужаснулся: из зеркала, как из преисподней, на него в упор смотрел Михаил. Острое, причудливо корявое лицо, ломаные брови, острые скулы, огромные, запавшие глаза, резкие морщины – куда делись его собственные щеки, мягкий подбородок, гладкая кожа?

– С того света шлю тебе привет, – пробормотал он. По мере того как шок проходил, сходство тоже испарялось. – Волшебница.

– Материал удачный, – равнодушно отозвалась она, тщательно омывая чудо-руки, – осталось только волосы начесать – и пожалуйте, сир, злодействовать.

…Примерно в это же время к зданию театра «Тень», бывшему сборочному цеху станкостроительного завода, подъехал шеринговый автомобиль. Вышел с места водителя строго одетый, элегантный, похожий на офицера господин, распахнул дверь и галантно подал руку красавице, облаченной в скромную серебристую норку.

Та, величественно кивнув, проследовала к служебному входу, мужчина шел за ней, держась на некотором, почтительном отдалении.

– Не отставай сильно, – съехидничала Мария через плечо, – тоже мне, телохранитель!

Муж не остался в долгу:

– А ты из образа-то не выходи, королевствуй, как положено.

– Отбрито банально, но неплохо, – фыркнула она.

В этом неформальном заведении не надо было называться и получать пропуска, так что визитеры сразу проследовали по коридору и оттуда – в зрительный зал. Он был огромен. Потолок терялся в высоте, в темной мгле, зрительные места шли амфитеатром, вокруг – какие-то сварные конструкции, лестницы, переходы. В общем, заводская тематика ощущалась, исключая любую академичность.

Сценой был назначен бывший производственный цех. Гуров огляделся в поисках чего-то похожего на декорации – и не увидел. Понятно, глупо ожидать от неформальной постановки шедевров изобразительного искусства, но вроде как должны быть какие-то… что там? Замки, полянки, тронные залы.

Не было никаких художественных излишеств, исключая один-единственный трон и гроб («Сразу для Офелии выкопали?») с парой черепушек.

Вот разве что задник сцены был расчерчен какими-то черно-белыми полосами, разводами, геометрическими фигурами. Наверное, какой-то смысл в них был. Во всяком случае, Мария, привычная к классическим декорациям, сначала отчетливо вздрогнула, но, всмотревшись в эту абракадабру, одобрительно кивнула:

– Сойдет за мировоззрение. Эпично и экономично.

И звонко провозгласила:

– Добрый день, коллеги! Ну что? Явим миру нового Шекспира?

Разразились аплодисменты, народ с приветствиями потянулся к ней – все молодые, облаченные без претензий, кто в спортивные костюмы, кто в балахоны, а она – настоящая королева в серебристой мантии – милостиво приветствовала своих верных вассалов, как и положено, находя для каждого улыбку, а то и доброе слово.

– Голубчик, примите мои меха, – она сбросила шубку на руки супругу.

Да, это талант – четыре слова и пара жестов, и вряд ли вообще кто-то догадается, что вот он, муж законный и повелитель.

Гуров, беззвучно приняв норку, расположился в зрительном зале. Он-то думал, что в полутьме будет наблюдать удобнее, но выяснилось, что не один он такой умный. Тут вообще было как в тени. Причудливые лица и фигуры выступали из сумрака и растворялись в нем. Невидимые музыканты где-то на небесах что-то настраивали, и Лев Иванович с изумлением услышал скрипку