— Только потому, что ему стало тебя жалко, — уточняет Бад. — Ты же знаешь, Ли, мы не имеем ничего против Зигани. У нее клевый акцент. Она объездила весь мир. Даже Папу Римского видела — его случайно не было в твоем списке? Да ладно, неважно. Просто мы хотим, чтобы Зигани досталось самое крутое, легендарное испытание. Хотя она и странная. Ты же не станешь с этим спорить?

— Все дело в ее родителях, — говорит Ли. — Это называется склонность к гиперопеке. Она как-то рассказывала, что, когда они жили на Украине, им пришлось нанять телохранителя — так боялись похищения.

— Забавно, — говорит Бад, — учитывая обстоятельства. Небось после всей этой истории они заставят ее сдавать анализы, она же столько времени провела в нашем обществе.

Когда я в прошлый раз столкнулась с ее мамашей-докторицей, она смерила меня таким взглядом… Как будто хотела распылить на молекулы.

— Да уж, она точно тебя возненавидела, — вставляет Морин.

— За что? За то, что Зигани из-за меня в выходной на полчаса опоздала к ужину? Нет. Мне кажется, они знают, что я лесбиянка. Ведь твоя мама тоже в шоке, Ли, но она компенсирует это, пытаясь быть со мной суперлюбезной, варить мне капуччино и кормить вкусностями.

— Кульхаты с ума сойдут, когда вернутся домой и не найдут там ни Зигани, ни Парси, — предсказывает Ли. Теперь она кое-что понимает. Это испытание придумала Бад. И испытывает она не одну только Зигани. Не стоит задевать темную сторону Бад, а миссис Кульхат как раз это и сделала.

— Ага, — соглашается Бад. Ли замечает на ее лице выражение, которое она прозвала «невидимой улыбкой». На самом деле Бад не улыбается, но видно, что она весьма довольна собой. Как будто она играет в покер, у нее на руках прекрасные карты, а все соперников уже поставлены на кон. И за улыбку придется платить дополнительно.

— Включи радио, — просит Морин. У Морин всегда полно разных, большей частью вполне резонных просьб, на которые Ли обычно без всякого резона хочется ответить отказом. Долгая дружба часто строится именно на таких чувствах, а вовсе не на гармонии и согласии. — Что ж это за путешествие, если к нему нет саундтрека?

— Это никакое не путешествие, — говорит Бад. Она знакома с Морин так же долго, как и Ли. Бад никогда не старается быть благоразумной, если можно быть упрямой. — Это похищение. И оно уже и так пошло наперекосяк. Как в кино. Все закончится перестрелкой, в которой Ли убьет нас всех, а потом избавится от тел на лесопилке.

— Это не похищение, — перебивает ее Ли. — Это испытание.

Она включает радио и снова открывает книжку.

*К*

Когда Кэйбл Мидоуз еще раз спас Клементине Клири жизнь, девушке было пятнадцать, а Кэйблу двадцать один. Дело было на свадьбе Джона Клири, младшего брата матери Клементины, который решил жениться вторично, на этот раз на девушке из местных, Дэнси Мидоуз, девятнадцатилетней сестре Кэйбла.

В том, что Дэнси Мидоуз познакомилась с Джоном Клири, виновата была Клементина. Дэнси Мидоуз управляла магазинчиком с футболками, расположенным у самого пляжа. Зная об этом, Клементина, которой на тот момент было четырнадцать, наврала насчет своего возраста и устроилась на работу в тот магазин. Она планировала подружиться с Дэнси, которая была ненамного старше и сама лишь недавно окончила школу. Войти к ней в доверие оказалось гораздо сложнее, чем получить работу, но еще до появления на сцене Джона Клири Клементина успела стащить у Дэнси из кошелька фотку Кэйбла. Они почти не говорили о нем, Дэнси только один раз с неприязнью упомянула привычку брата спать голышом и обмолвилась, что во время одной вечеринки с ночевкой брала со своих подружек по десять баксов за возможность заглянуть в его комнату и при свете полной луны увидеть все собственными глазами.

Дядя Клементины, который за свою биографию уже один раз успел жениться на недавней школьнице, зашел в магазин в четверг после обеда. Он искал прикольный подарок для Клементининого дедушки, которому исполнялся восемьдесят один год. (Вообще-то ее дед не особенно жаловал подушки-пердушки, резиновые какашки и кружки в форме члена. Зато сам Джон Клири такие вещи очень любил.) Увидев за прилавком Клементину, он использовал это как предлог, чтобы задержаться в магазине на весь остаток дня. Джон шутил напропалую и заигрывал с Дэнси. Некоторые шутки оказались довольно смешными, даже Клементина вынуждена была это признать.

И, насколько она могла судить, заигрывание тоже сработало, потому что Дэнси вдруг начала вести себя с Клементиной так, будто они были лучшие подруги, причем даже в отсутствие Джона. Дэнси рассказала Клементине о коварной первой девушке Кэйбла и о том, как Кэйбл три дня плакал, когда девушка бросила его прямо накануне дня св. Валентина, тем не менее приняв в подарок кулон с бриллиантом. И как он плакал целую неделю, когда их отец, выходя из душа, случайно наступил на Баффи (ручного тарантула Кэйбла),

Дэнси показала Клементине, как пользоваться подводкой для глаз. И рассказала, что любят мальчики. Клементина поверила далеко не всему, но кое-что из слов Дэнси наверняка было правдой, потому что к Рождеству Дэнси забеременела, а жена Джона Клири развелась с ним и уехала в Чарльстон. «Из огня да в полымя», — прокомментировала судьбу брата мать Клементины.

Клементина никак не могла разобраться в своих чувствах к Дэнси. Родство с Кэйблом говорило в ее пользу. У них были одинаковые глаза. К тому же, Дэнси, похоже, была в курсе всех секретов Кэйбла. Клементина завела в компьютере файл, куда записывала все рассказанное Дэнси и делала примечания там, где ей казалось, что Дэнси несправедлива к брату. Когда Дэнси и дядя Джон объявили о своей помолвке, Клементина провела несколько бессонных ночей, размышляя о том, что скоро станет племянницей Дэнси. Вот будет чудно, если в итоге она станет для Дэнси еще и невесткой! И если теперь она племянница Дэнси, то кем ей будет приходиться Кэйбл? Приемным дядей? Или кем-то вроде троюродного брата? Обсудить происходящее было не с кем, потому что она перестала общаться с двумя своими лучшими подругами. Тоже из-за Кэйбла.

В мае Кэйбл приходил в класс Клементины на урок биологии. Он отслеживал популяцию черных медведей в районе Голубого хребта, во время весенних каникул в Чэпел-Хилл. Это была часть независимого исследования. Кэйбл зашел в класс до начала урока и стал раскладывать слайды, и тут Клементина встала, чтобы поздороваться. Он был такой высокий. Иногда она гадала, за какой партой он сидел на уроках биологии у мистера Куртца. Глупо, как глупо. Ее сердце ушло в пятки, но она все-таки сумела выдавить:

— Привет, Кэйбл, помнишь меня?

— Клементина, у тебя есть какие-то вопросы к мистеру Мидоузу? — осведомился мистер Куртц.

Кэйбл прищурился:

— Девчонка, купавшаяся во сне? Неужели ты?

Он сказал, что она здорово изменилась, и это была правда. Она изменилась. Как выяснилось (и ничего удивительного в этом не было), Кэйбл был превосходным оратором. Клементина улыбалась всякий раз, когда он смотрел в ее сторону. Он закончил урок историей об одной девушке из Калифорнии, которая сделала химическую завивку, а потом, в тот же самый день, отправилась гулять и потеряла сознание.