Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кусаю нижнюю губу. Моя мать здесь, в Ирландии, терпела жестокое обращение от отца. А я злилась на нее за то, что она выступила буфером между ним и мной.
– А потом мои слова на меня же и обрушились. – Нижняя губа у отца Доэрти трясется, и он захлебывается от слез. – В тот день она вернулась к Глену и сказала, что выйдет за него, если он согласится на реабилитацию. Он ответил, что она месяцами его донимала, что выпивка нравится ему сильнее. Глен отправил ее восвояси. Дебби была только рада уехать. Она попыталась забрать тебя, но он не позволил. Сказал, что ты остаешься с ним, потому что тебе не нужна такая скверная мать.
– Сражаясь, они чуть не разорвали тебя на куски. Тебе только-только годик исполнился, такая хрупкая. Наконец твоей матери удалось тебя забрать. Она взяла ваши паспорта, сумку и вылетела за дверь. Глен схватил бутылку виски и бросил в нее. К счастью, промахнулся. Но стекло ударилось о стену, и осколки… осколки…
Святой отец глотает и переводит взгляд на шрам у меня на виске.
С которым, как говорила мать, я родилась.
Все внутри рушится. Это все из-за Глена. Из-за него я получила шрам. Отец Доэрти крепко зажмуривается, а когда снова открывает глаза, в них сияет решимость.
– Осколки тебя порезали. У тебя обильно шла кровь, осколок прошел рядом с глазом. Кровь хлестала. Я помню, как вскоре после несчастья примчался к ним домой и меня вырвало при виде крови, которая принадлежала невинному дитя. Но Глена даже не шокировал собственный поступок. Он был в забвении, слишком пьян, чтобы осознавать свои действия. Он погнался за твоей матерью, которая несла тебя на руках. Она побежала по Мэйн-стрит, пытаясь поймать такси в больницу. Глен мчался за ней. Люди на улице заметили. Подумали, что твоя мать убегает с тобой. В Толке у нее была не лучшая репутация. Ее считали женщиной, что увела у Элейн мужчину, которого та любила долгие годы. Некоторые побежали за ними, чтобы понять, что происходит.
– Серая белка, – тихо произношу я.
Он кивает и взглядом показывает, что я правильно поняла значение его слов, сказанных много лет назад.
В голове стрелой проносится воспоминание о моем сне.
Толпа.
Гонится за моей матерью.
Которая держит на руках меня, всю в крови.
Отец Доэрти снова опускает голову на руки.
– Пока твоя мать убегала от Глена, я начал ее искать. Сначала заглянул к Глену. Увидев кровь, выбежал из дома и объехал деревню. А когда нашел вас, сразу же остановился и усадил в машину твою мать. Мы направились в больницу. Всю дорогу я молил о прощении за то, что вместо пристанища дал ей неверный совет.
Я тру глаза, пытаясь взять себя в руки. Это особенно трудно, потому что хочется плакать не только за себя, но и за маму.
– Ерунда какая-то, – качаю я головой. – Мама всегда говорила, что не бывала в Ирландии.
– Она хотела защитить тебя от правды, свести твои шрамы к минимуму, чтобы они затронули только кожу, не сердце. Она не хотела, чтобы ты знала, каким был твой отец в тот день. А после происшествия, когда вас выписали и Дебби вернулась в Нью-Джерси, Глену предъявили иск и посадили на пару лет. В тюрьме он завязал с выпивкой, но вопреки нашим ожиданиям надолго его не хватило. Годы за решеткой его изменили. Он больше не хотел иметь никаких дел с…
– С моей матерью и мной? – заканчиваю я за него.
Я сейчас испытываю такую ненависть к Глену, что, боюсь, могу раскопать его могилу только для того, чтобы снова прикончить. Бедная моя мама. Со всем справлялась в одиночку.
И позволила мне считать из них двоих черствым человеком ее.
– Да. – Отец Доэрти трет щеку, испытывая неловкость за Глена.
– Я ничего не понимаю. Тогда зачем мама показывала мне письма и подарки от него на дни рождения и Рождество? Он всегда присылал мне тщательно продуманные гостинцы. Со смыслом.
– Для твоей матери была важнее твоя вера в то, что ты ему дорога. Она взяла на себя роль мученицы, хотя это ее убивало. Приняла всю вину на себя за то, что вы с отцом не общаетесь. Не хотела, чтобы ты чувствовала себя отвергнутой Гленом. Она собирала письма, которые ты ему писала, читала их и следила за тем, чтобы все, что ты хотела, было куплено как бы от него. Но все это покупала она. А когда ты просила что-то особенное из Ирландии – шоколадку или музыку – их покупал я, а твоя мать возвращала мне деньги, несмотря на мои протесты.
– Она писала письма от его лица? – осеняет меня.
Он печально кивает.
– А алименты?
Отец Доэрти качает головой.
Господи. Глен не платил. Мы с мамой были совсем одни.
Он вздыхает.
– Она хотела для тебя лучшего. Отправляла мне подарки для тебя, тратила сотни долларов в год, чтобы я отправил их обратно, чтобы все выглядело по-настоящему.
Я вспоминаю ирландские марки, помятые коробки, от которых внутри все трепетало. Никогда еще так не хотела крепко обнять свою мать. На меня накатывает волна сочувствия к ней. Сколько же ей пришлось пережить, а я вела себя как избалованный ребенок. Все это время я считала, что она завидует отношениям, которые я хотела иметь с Гленом.
– Вот почему Кэтлин так меня ненавидела? Потому что я отобрала у нее отца, монополизировала его время, а потом его посадили?
Святой отец снова вздыхает, видимо напрягшись от необходимости признать, каким ужасным оказался человек, оставивший мне свои гены и гору психологических проблем.
– Кэтлин отчаянно жаждала любви. Всегда. Необходимость чувствовать себя любимой была для нее сродни необходимости дышать. Глен ограничил их общение воскресными встречами, но даже тогда больше проявлял интереса к Мэлу и его музыке, чем к дочери. Но к Мэлу Кэтлин не ревновала. Она всегда, с самого детства, любила этого парня. Думаю, ей было легче винить во всем тебя. А потом, когда ты приехала после смерти отца, она волновалась, что тебя интересует только его наследство. Когда мы с тобой встретились, я хотел уберечь тебя от Кэтлин. Отправил к Мэлу, предупредив его не рассказывать тебе
