Знал ли мистер Доджсон, что именно из-за него я повзрослею так скоро? Мне кажется, что даже я сама предвидела это, однако мое детство закончилось вовсе не из-за той сказки, что он подарил миру. Оно закончилось из-за нашей с ним личной истории.

И я сейчас сделаю то же самое — верну сказку миру, потому что больше не боюсь ее. И это будет моим спасением. Он спасет меня. Мистер Доджсон, не любивший мальчиков, так и не сумевший примириться с тем, что я выросла, вышла замуж и стала матерью, дал мне средство сохранить дом моих сыновей и их детство.

А я всего лишь расстанусь со своим последним вещественным доказательством.

Лот 319 — ОРИГИНАЛ РУКОПИСИ «ПРИКЛЮЧЕНИЯ АЛИСЫ ПОД ЗЕМЛЕЙ»

Ч. Л. ДОДЖСОНА.

Собственность «Алисы» (Миссис А. П. Харгривз)

Нацепив очки, я внимательно изучила зажатый мной в руке каталог. В крепком переплете, отпечатанный красивым, отчетливым шрифтом, он был замечательно оформлен. Свою репутацию «Сотбис», безусловно, оправдывал, и я убедилась, что сделала правильный выбор. Интерес проявили, конечно, и другие аукционные дома, но ни один не мог сравниться по своим масштабам с «Сотбис».

— Мама, толпа просто невероятная!

Кэрил был вне себя от восторга, совершенно нелепого для мужчины его возраста. Ведь ему скоро сорок, и на голове и в усах у него уже кое-где виднелась седина. Я никак не могла осознать, что этот импозантный джентльмен средних лет с небольшим животиком — мой младший сын.

Впрочем, поверить, что восседавшая рядом с ним пожилая дама в элегантном черном костюме (по последней моде 1928 года, уверяла меня продавщица, хотя отказаться от корсета я так и не смогла: без него одежда на теле как-то болталась), — та самая «Алиса», наверное, тоже было трудно. После объявления аукциона вокруг меня возник ажиотаж, в особенности всех интересовало, почему я решила продать рукопись. Сейчас об этом повышенном интересе ко мне свидетельствовал переполненный зал. Некоторые, по всей видимости, относились к аукционам как к зрелищному виду спорта. Неужели людям больше нечего делать?

— У нас еще никогда не собиралось столько народу, интересующегося обычной книгой! — с придыханием сказала встретившая меня молодая леди, представительница аукционного дома.

— Ну, это не совсем обычная книга, не так ли? — возразила я. — Это моя книга. — Следуя за женщиной сквозь толпу, я почувствовала нечто странное. — Все страннее и страннее, — пробормотала я себе под нос, но Кэрил услышал и издал смешок.

Мне показалось, будто я наконец очутилась в Зазеркалье, где время движется вспять, только теперь мне тут все было понятно. После стольких лет жизни в качестве мисс Лидделл, потом миссис Реджинальд Харгривз, матери трех сыновей и вдовы, я вдруг снова и, возможно, уже навсегда стала просто Алисой.

Именно так меня называли совершенно незнакомые люди. Как будто они меня знали! Кто-то прошептал: «Вот она, та самая Алиса», и эти слова, подхваченные другими, молниеносно, как огонь, распространились по всему залу. «Это Алиса из Страны чудес! — слышалось со всех сторон. — Настоящая Алиса, представляешь?» Я хотела было отпустить замечание по поводу подобной неучтивости, ибо очень немногим из ныне живущих я бы позволила называть себя по имени, но тут до меня дошло, что все они просто счастливы меня видеть. Хотя именно тогда я впервые заметила, как потрясены окружающие тем, что я не девочка с золотистыми локонами.

Впервые меня связывали с героиней сказки, не подразумевая никакого подтекста. Эти посторонние для меня люди просто радовались встрече со мной, возможности пожать мне руку, задать невинные вопросы о моем детстве и мистере Кэрролле. Никто не упоминал его как мистера Доджсона, и, пожалуй, мне так даже проще было говорить о нем, рассказывать то, что от меня хотели услышать — а именно, что он был добрым человеком и моим близким другом, оставившим о себе множество светлых воспоминаний.

Впрочем, это было правдой. По крайней мере частью правды.

Не обошлось, конечно, и без неприятных вопросов о том, почему я решила продать рукопись, и я с готовностью отдала право отвечать на них от моего имени Кэрилу. Надо сказать, он рвался говорить от моего имени на любую тему, но я, к его явному разочарованию, и сама не промах.

— Моя мать решила разделить радость своих детских воспоминаний со всем миром.

Когда я услышала это в первый раз, мне пришлось прикусить язык. В Кэриле, бесспорно, текла кровь его тетки: так ловко ему удавалось передергивать правду. Впрочем, мы все преуспели в подобном деле. Наверное, именно этот урок из всех, преподанных мне мистером Доджсоном, я усвоила лучше всего.

— Как вы думаете, сколько мы получим за нее? — услышала я вопрос Кэрила, обращенный к аукционисту, когда мы шли к кафедре.

Подавив в себе желание дернуть его за ухо и выгнать из зала, я прошипела:

— Кэрил, помолчи, пожалуйста.

Я села прямо, стараясь держать горделивую осанку — моя спина не касалась спинки стула, я так сидела с двенадцатилетнего возраста, — и устремила взгляд в толпу. Мы находились в большом зале с картинами на стенах. Прямо перед кафедрой стоял изогнутый в виде полукруга стол, за которым устроились участники аукциона. Позади тянулись ряды стульев, занятые остальными присутствующими — просто любопытствующими. «Таких около трехсот человек», — с придыханием сообщила мне девушка из «Сотбис». Уж и не знаю, что их привело сюда. По-моему, ничего интересного в аукционах нет, если только на них не выставлена твоя вещь. Однако толпа замерла в предвкушении действа, и я наконец поняла, что собралась она ради меня. Ради того, чтобы проследить за моей реакцией. Только непонятно, что в этом интересного.

— Номер три девятнадцать, — тихим голосом объявил аукционист, худощавый мужчина в отличном костюме. Я-то думала, на аукционах говорят гораздо громче.

— Пять тысяч фунтов, — поднял палец один джентльмен за столом.

— Шесть тысяч, — бросил другой.

— Семь тысяч, — произнес третий.

И так далее. С каждым разом ставки увеличивались на тысячу фунтов. В аукционе участвовали четыре джентльмена, один из которых, как я поняла, представлял интересы Британского музея, еще один (эту новость шепотом передавали из уст в уста как сенсацию) был американцем. Не удержавшись, я заинтересованно подалась всем телом вперед. Как когда-то, в тот давний полдень, я боялась пропустить хоть слово мистера Доджсона, на ходу сочинявшего сказку, так сейчас я напрягала слух, чтобы расслышать сумму, предлагаемую за книгу.

Вот уж правда, все страннее и страннее.

Ставки выросли до четырнадцати тысяч фунтов, до пятнадцати тысяч — Кэрил так крепко сжимал мою руку, что я уже не чувствовала кончиков собственных пальцев, — и вот в конце концов два джентльмена вышли из игры, а американец (его акцент не оставлял сомнений на сей счет), внешне довольно старомодный, в каком-то нелепом пенсне, слишком маленьком для его лица, предложил пятнадцать тысяч четыреста фунтов, и молоток, заглушаемый ревом толпы, опустился.