Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О каком полиграфе ты говоришь? – не понял Брежнев.
– Разве их ещё нет? Значит, скоро будут. Я сейчас полностью завишу от вас, какой мне смысл вас подставлять и рисковать своей головой? Надеюсь, что я ещё буду как-то заинтересован в этой работе.
– И чего же ты хочешь? – спросил он. – Во что оцениваешь свою помощь?
– Понятно, что я буду нужен в Москве. Значит, переведёте в Москву отца, и не только моего, Черзарова тоже. Квартиры должны быть рядом. Так и мне меньше мотаться, и вашим людям легче нас контролировать. И нас должны поженить в шестнадцать лет. Конечно, если этого не сделают, я всё равно буду работать.
– А деньги? – спросил он.
– Я попросил бы и деньги, если бы в них нуждался. Пока я зарабатываю больше, чем мы тратим. Надеюсь, никаких препятствий для творчества делать не будут.
– И ты называешь это творчеством? – усмехнулся он.
– В какой-то мере. Я помню текст не дословно, поэтому вношу и свою лепту. А в песнях меня интересует не авторство, а возможность их спеть. Если хотите, можно записать их на кого-нибудь другого.
– Можешь сдать экстерном школу?
– Могу.
– А твоя девушка?
– Может за год отчитаться за два класса.
– Чем думаешь заниматься в жизни?
– В той жизни я был инженером, в этой хочу заняться творчеством. Песни, книги, художественные фильмы. Жизнь миллионов людей начнёт меняться уже в ближайшее десятилетие, а большинство того, что создадут после перестройки, однозначно не будет. А там было немало сильных вещей. Кое-что можно повторить, остальное нужно переделать. Но это не сейчас, сейчас многого не поймут. Да и не думаю я, что вся жизнь пройдёт в повторах чужих вещей, будут и свои. А Люся, наверное, станет певицей. У неё замечательный голос, а репертуар я обеспечу.
– Да, голос очень хороший, – согласился Брежнев. – И поёт с чувством. Моя жена плакала от её «Баллады». Значит, так! Вас поселят в этом санатории. Я буду отдыхать четыре дня, потом уеду в Москву. Вас заберу с собой. Вашим отцам устроят перевод и подготовят квартиры. Естественно, сообщат, что вы у нас. Родители знают?
– Только мои и только обо мне. Ну и о них самих рассказал чуть-чуть.
– А почему не сказал родителям невесты? Не доверяешь?
– А кто в такое поверит? Отец с матерью знали меня как облупленного, и то поверили с трудом, а сестре даже не говорил. И потом мне восемьдесят лет, а их дочери в пять раз меньше. Надежда сошла бы с ума!
– Не чувствую я в тебе взрослого человека, – покачал он головой. – Не мальчишка, конечно, особенно по разговору, но и не старик.
– Вы, Леонид Ильич, просто не знаете женщин!
– Это точно! – рассмеялся он. – Иди уже, знаток! Я думаю за эти дни многое у тебя узнать. Что смотришь? А тебе не было бы интересно заглянуть в будущее на столько лет? Именно рассказ, а не бумажку с датами и краткими пояснениями. И вот что… В этом санатории много высокопоставленных, как ты выразился, чиновников, но вот детей нет ни одного, поэтому ваше появление вызовет понятный интерес. Могут и задать вопрос. Всех любопытных отсылайте ко мне. Общаться не запрещаю, но только на бытовые темы. Понял? Твоей Люсе можно доверять?
– Самая умная из девчонок её возраста, которых я встречал в обеих жизнях. Не скажу, что молчунья, но и не болтушка. А о наших делах она слова не скажет.
– Ладно, иди, мне нужно подумать. Вам всё здесь покажут. Увидимся завтра.
Поселили нас не в основном корпусе, а в служебных помещениях, похожих на одноместные гостиничные номера в российских отелях моего времени, которые не претендовали на много звёзд. Только комнаты были просторней и мебель массивней. Мы оставили свои вещи в комнатах, заперли их полученными ключами и до ужина ушли гулять в парк.
– Пойдём, покажу царскую беседку, – сказала Люся, – а ты коротко расскажи, о чём договорился.
– Пока только о том, что наших родителей переводят в Москву. Квартиры должны дать рядом.
– Сергея жалко, – вздохнула Люся.
– Мне тоже жалко, а что сделаешь? Брежнев предложил мне сдать школу экстерном и спросил, как с этим у тебя. Я думаю, что ты можешь сдать программу двух лет за год. И ещё я попросил поженить нас в шестнадцать лет.
– Ты умница! Давай я тебя поцелую!
– Не сейчас. Много отдыхающих, и на нас уже пялятся. Та же история, что была в «Сосновом».
– А как тебе Брежнев?
– По отзывам всех, кто его знал, Леонид Ильич быстро привязывался к людям и очень многое им прощал. Но это в личном общении, как политик он наверняка не такой добренький, иначе не добрался бы до своего поста. Я вывалил всю правду, а там для него много неприятного. При всех его недостатках Брежнев очень умный человек, и для него не всё равно, какую он оставит память. Должен понять и оценить оказанную услугу. Главное, чтобы поверил, что я не собираюсь об этом болтать. Мы будем здесь четыре дня, а потом вместе с ним уедем в Москву. В эти дни он хочет узнать у меня больше о будущем. Я его понимаю, сам бы прыгал от любопытства.
В дни до отъезда мы много времени провели с Леонидом Ильичом. Я не интересовался генсеком во времена своей молодости, так, видел мельком на экране телевизора. В более позднее время, когда он тяжело болел, это был уже совсем другой человек. Сейчас он выглядел прекрасно, был бодр и любил много времени проводить в воде. Я пустил в ход анекдоты, от которых он хохотал, слегка запрокидывая голову.
– Тебе нужно не петь песни, – говорил он, – а смешить людей с эстрады. Анекдоты мало знать, их нужно уметь рассказать, так вот артистизм у тебя есть.
По его просьбе Люся спела несколько песен.
– Поступишь в консерваторию, – сказал Брежнев. – С таким голосом только туда. Или на театральный вместе с женихом.
– Леонид Ильич! – осмелела подруга. – А вы нас, правда, пожените в шестнадцать?
– А тебе не терпится?
– Я его люблю, – пролепетала она. – Честно.
– Это понятно даже такому не разбирающемуся в женщинах человеку, как я, – засмеялся он. – Посмотрим на ваше поведение.
Когда мы говорили о будущем, Люся уходила гулять в парк с кем-нибудь из парней охраны. Их здесь знали, и к ней никто не приближался. Леонид Ильич больше ни разу не задал ни одного вопроса о том времени, когда был у власти. Я подробно рассказывал о перестройке, о крахе экономики и развале Союза. Рассказал