– Вы... – Джем осекся.

– А вот я уверен, что если она и отвергнет меня, то лишь потому, что полюбила вас, Стрейндж, – заметил Вилльерс. – Что ж, учитывая ситуацию, можно сказать, мне здорово не повезло. К счастью, я уже к этому привык. Ну что ж, пора в постель. Весьма признателен за интересную беседу, милорд. – Поднявшись из-за стола, герцог отвесил изящный поклон и повернулся, чтобы уйти.

– Джем, – поправил Стрейндж, вскинув на него глаза.

– Боже милостивый, имена столь интимная вещь. – Герцог пожал плечами. – Ну что ж, если вы настаиваете... Кстати, меня зовут Леопольд. Буду крайне признателен, если вы никогда не станете так меня называть.

– Леопольд... – протянул Джем, словно пробуя это имя на вкус. – Знаете, а оно вам идет! Звучит прямо по-королевски!

– Ненавижу его, – сквозь зубы бросил Вилльерс.

– А вы называйте меня Джем, я настаиваю. Столько добрых советов сразу... и столько же ядовитых намеков, причем не в бровь, а в глаз. Должно быть, мы просто обречены, быть друзьями, – хмыкнул он.

Вилльерс немного помолчал. Потом взгляд его вдруг как будто потеплел, уголки губ изогнулись в улыбке.

– Мне тоже так кажется.

С неподражаемым изяществом, набросив на себя великолепный плащ, он снова поклонился и вышел. Брункера стошнило в углу.

22 марта 1784 года

– Гарриет пообещала, что я смогу приехать к ней в гости, – объявила Юджиния. – Ведь это так, папа, правда? Представляешь, у них в амбаре живут котята, она сама мне рассказывала!

– Конечно.

Юджиния вскарабкалась к отцу на колени, и сердце Джема сжалось, когда он почувствовал, какая она стала легонькая – просто как перышко.

– Надеюсь, ты плотно поужинала? – с напускной строгостью спросил он.

– Еще как! Съела тарелку тушеной баранины, – похвасталась Юджиния. – А потом еще сваренное по-особому яйцо, которое специально для меня приготовила кухарка.

– А что в нем особенного? – спросил заинтригованный Джем.

– Просто его смешали с очень вкусным сыром. Знаешь, как он называется? Фромаж блю[13]! – объяснила Юджиния.

– Ты ешь просто как восьмидесятилетняя старушка, – пробормотал Джем, обхватив рукой худенькие плечи дочери.

– Но мне нравится этот сыр, – пожала плечами Юджиния, с удовольствием покатав слово «фромаж» на языке, словно смакуя его. – И Гарри он тоже нравится. Вернее, Гарриет. Знаешь, я очень по ней скучаю.

– Я тоже по ней скучаю, – признался Джем. Он так тосковал по ней, что иногда сам удивлялся, откуда у него берутся силы жить. Рана в сердце была свежа.

– А я надеялась, вдруг она согласится остаться с нами, – продолжала Юджиния.

Джем смущенно откашлялся.

– Я тоже на это надеялся, малыш. Но ведь она герцогиня. Наверное, у нее полным-полно других, более важных дел.

– Знаю. Я как-то спросила, что это за дела.

– И что она ответила?

– Сначала она вроде как рассмеялась и сказала, что в ее поместье живет множество зависящих от нее людей, о которых нужно заботиться – так же как тебе о своих. А потом еще сказала, что у нее есть собака, только она уже совсем старая и будет страшно скучать без нее. Ее зовут Миссис Кастард, только это мальчик, а не девочка.

Господи помилуй, подумал Джем. Выходит, она вернулась в пустой дом, где ее никто не ждет, кроме старой собаки, которая скучает без своей хозяйки! У него внезапно перехватило дыхание. Ощущение было такое, будто его ударили в солнечное сплетение.

Наверное, у него изменилось лицо, потому что он заметил обеспокоенный взгляд дочери.

– Не расстраивайся, папа, – ласково сказала Юджиния. – Ты никогда не останешься один... даю тебе слово. Когда я вырасту, у меня будет свой дом, и я заберу тебя к себе.

Боже милостивый, какой же он идиот! Нет... хуже, чем идиот! Он ведь любит Гарриет! А если он любит ее, то зачем позволил ей вернуться в свой пустой, одинокий дом, где ее никто не ждет, кроме одряхлевшего пса?

Даже если...

Джем, вздрогнув от неожиданно пришедшей ему в голову мысли, посмотрел на Юджинию – и вдруг понял одну вещь, настолько простую, что сам изумился, как это раньше не приходило ему в голову.

Постоянная боль в сердце, от которой у него, казалось, ныли даже кости, – это было гложущее его чувство вины. Он обвинил Гарриет в том, что она обманывала его. Но на самом деле обманщиком был он сам...

Он сам спроектировал Фонтхилл – и при этом даже не догадывался, что навело его на эту мысль. Он тщательно скрывал ото всех свое тайное горе – он до сих пор оплакивал сестру, чья жизнь оказалась сломанной из-за обстоятельств, предотвратить которые было не в его власти... А ведь она могла быть счастлива, выйти замуж, нарожать детей – Бог свидетель, она заслуживала этого, как никто другой! И он, идиот, примирился с этой потерей, любовь к сестре ослепила его настолько, что он даже не заметил, что атмосфера построенного им для Юджинии дома как две капли воды похожа на ту, в которой прошло его собственное детство.

Он допустил, чтобы тайная мальчишеская мечта заслужить одобрение отца испортила его характер, и это притом, что, став мужчиной, он должен был понимать, насколько порочным и безнравственным человеком был его отец, беспутный кутила, пьяница и греховодник. Он должен был понимать, что легкомысленное отношение отца к женщинам и стало причиной несчастья, исковеркавшего жизнь его единственной дочери.

Конечно, не в его силах было спасти всех этих несчастных, попавших в беду женщин, дать им крышу над головой, убежище, где они будут чувствовать себя в безопасности...

И если Гарриет согласится принять его таким, какой он есть на самом деле, он скорее умрет, чем станет снова участвовать в игре. Только бы она не отвергла его... И если чудо произойдет, если она скажет «да», то он с радостью сровняет с землей Фонтхилл – не оставит камня на камне от проклятого борделя, ставшего тюрьмой для его единственной дочери!

– Юджиния, – Джем смущенно кашлянул, – как ты думаешь, если мы с тобой поедем навестить Гарриет, она не выставит нас за дверь?

– Конечно, нет, папа, – ответила его рассудительная дочь.

Вместо радости Джема снова захлестнуло отчаяние.

Что, если она отвергнет его? Разве она сможет вот так просто принять его? Принять его таким, какой он есть – с этим его проклятым домом, его репутацией, его привычками и характером...

– Держу пари, Гарриет будет страшно рада снова увидеть нас, – невозмутимо продолжала Юджиния. – Я точно знаю, что ей ужасно не хотелось уезжать. И она очень переживала, что ей придется расстаться со мной. Понимаешь, папа, у нее ведь нет дочки, поэтому она чувствует себя очень одинокой.