Они могли говорить о чем угодно, только не о главном. Тот разговор еще впереди.

Прежде чем пустить себе пулю в висок, Юрий Васильевич Брилев припомнил многое. И капитана Сальваторе Мендеса, и врачей советского госпиталя на, Кубе. Он припомнил Паулу Марию на испанском курорте и свою слабость. Тогда он мог снять все вопросы, кроме одного, и дожить свой век в одиночестве. Он не сделал этого, запустил болезнь, начавшуюся восемнадцать лет назад. И все же противился, перечил самому себе, будучи заквашенным на советских дрожжах: «Я дал будущее своей дочери. Я всю жизнь помогал ей. Она держалась не за перила карьерной лестницы, а за мою руку».

Он узнал свою руку, когда взглянул на две пожелтевшие от времени бумаги. Почерк его, а вот содержание... Нет-нет, он не мог такого написать. Разве что под диктовку.

«Такая у врачей практика — не показывать матерям мертвых младенцев».

Но потом-то она узнала, что такой «херовой» практики не существует. Строила предположения о насильственной смерти, подозревала и жила с этим?

Сегодня Люба не произнесла ни слова. Она молча положила перед отцом его послания и, резко развернувшись, вышла из его комнаты.

Резко.

Развернувшись.

На каблуках.

Почему на каблуках?

Ах да...

Он припомнил многое и многих. Бывшего шефа ГРУ, избранного народным депутатом СССР. Но в 1987 году он, назначенный на этот высокий пост Михаилом Горбачевым, был действующим начальником военной разведки и проблему с полковником Брилевым решал с позиции «народного миротворца». Он встретил Брилева вопросом:

— Что же ты, голубчик, натворил? Породнился с наркоторговцем? Тебе какое задание дали? Выйти на лидеров наркокартеля. Цель — сбор информации об их связях в США и Европе. — Начальник ГРУ сложил на поверхности стола ладони и резко развел их, словно разделял на карте две «неуравновешенные» части света. Сцепив пальцы вместе, он продолжил, гневно сощурив глаза: — А ты какой урожай собрал? За девять месяцев твоя «маковка» созрела? Ни встать, ни прилечь на ваше место, — озвучил генерал свои мысли и спросил: — Какие задачи ты выполнял в Лурдесе? Можешь опустить разведывательные функции нашей кубинской базы.

— Тренировка и заброска диверсионных групп, радиосвязь с агентурой, — отчеканил Брилев. С ключевого поста прослушивания в Лурдесе советская разведка следила за коммерческими американскими спутниками, связью военных и торговых судов, а также космическими программами НАСА на мысе Канаверал.

— Тогда какого черта ты торчал четыре месяца в нашем Климовске?

— Там развернута центральная станция радиоразведки, принимающая информацию из Лурдеса.

— Это я и без тебя знаю. Ты на вопрос отвечай, — Петр Сергеевич в нетерпении побарабанил узловатыми пальцами по столу. На подчиненного он смотрел исподлобья.

— Меня отозвали приказом начальника 6-го управления, товарищ генерал. Я раньше работал по сводкам управы. Наши офицеры зашились с информационными потоками, которые с Климовска направляются в аппарат 6-го управления. Конкретно — я налаживал работу по накоплению и анализу в информационной службе. — Только после этих слов Брилев позволил себе ослабить колено и стать «вольно». — Я с головой ушел в работу.

— И тебе даже в самом страшном сне не могло привидеться то, что тебя ожидало по возвращении на Кубу, — неприкрыто насмешливо и чрезмерно длинно дополнил начальник.

— Да, товарищ генерал.

— В общем так, Юрий Васильевич, твоя дочь нам не нужна здесь ни брюхатая, ни с готовым «изделием», — отрезал генерал. — Мы на экране рады черненьким, желтеньким и серым в яблоко. Но мы и не убийцы, грех на душу не возьмем. Сможешь сам решить свои трудности? Полковник! — Начальник разведки припечатал свой конопатый кулак к столу. — Кажется, я тебя спрашиваю!

— Да, товарищ генерал.

— Лети, решай. — Петр Сергеевич на удивление быстро сменил гнев на милость. — Как только решишь, жду вас в Москве. И чтобы твоя дочка не блудила впредь, выдавай ее замуж. Какая у нее должность в центре?

— Инженер-связист.

— Ну-ну... — Шеф протяжно, до слез в глазах зевнул, прикрыв рот ладонью. — И ты, завязанный на разведывательно-диверсионной работе, обучил ее методам маскировки. Да так, что особисты ничего не заметили. А контрразведка прохлопала все ее случки. Я одного не пойму: как она могла скрывать пузо восемь месяцев?

— Поначалу это незаметно, — тихо и неохотно ответил полковник, не в силах унять резких желваков. Он невольно вспомнил свою жену, свое недоверие: по ее словам, она была на пятом месяце, а по внешнему виду — никаких намеков на беременность. Может, оттого, что она была полной...

— Поначалу — это я понял, а дальше-то что?

— То время, что меня не было на Кубе, стало решающим. Меня вызвали в Москву, когда дочь была уже на четвертом месяце. Дальше она умело скрывала свое положение. Носила широкие, как у большинства кубинок, платья. Но долго так продолжаться не могло...

— Валишь вину на управление? — так понял начальник главка. — Заодно на ту же чертову контрразведку!.. Найди для нее пару из своих подчиненных, чтобы и с нее спрос был и ты сам мог спросить с главы семьи, — распорядился Петр Сергеевич. — И самому тебе не помешало бы жениться. Сколько ты таскаешь на своих плечах траур, два года?

— Да, товарищ генерал.

— «Изделие» отправь туда, где ему самое место. На Кубе нам подкидыш не нужен — не дай бог, сменится руководство, проследят его родословную... Решишь этот вопрос — я поставлю тебя замом 6-го управления. Будешь в моей узде ходить. Если сомневаешься, я лично переговорю с врачами нашего госпиталя на Кубе.

— Я сам, товарищ генерал...

Брилев вышел в приемную и прислонился к стене. В ушах прозвучали отрывистые строки из песни: «Куба — любовь моя», «Родина или смерть». И они точно накладывались на положение и настроение советского полковника.

У него оставался один-единственный шанс, и он решил им воспользоваться. Он написал короткое письмо на имя председателя КГБ с просьбой принять его, полковника Главного разведывательного управления, исполняющего свои обязанности на Кубе, по неотложному вопросу. Он получил ответ на следующий день...

Брилева сопровождал офицер в чине капитана КГБ. Он провел его бесконечными коридорами Лубянки, на лифте они поднялись на третий этаж. В просторной приемной сидела сурового вида женщина средних лет с протертыми обшлагами строгого костюма. Окна в кабинете шефа госбезопасности смотрели на глухую стену. За массивным столом восседал, сгорбившись, Сам. Он словно притаился в центре комнаты и маскировался быстрым письмом. Он смотрел на бумагу и что-то строчил на ней. «Дает понять, что некогда ему, чтобы я приступил к делу?» — нервничал полковник. Он проглотил тугой ком, не зная, как поступить, поздороваться ли... Ограничился тем, что назвал себя внезапно севшим голосом: