Раз уж на то пошло, то весь механизм «Английских сорочьих убийств» — использование старинной считалочки, в точности воспроизводит прием, множество раз использованный Кристи. Ей нравились детские стишки. «Раз, два, пряжка держится едва», «Пять поросят», «Десять негритят» (позже роман назовут «И не осталось никого»), «Хикори Дикори Док» — все они появляются на ее страницах. Кажется очевидным, что любой писатель, чей текст имеет сходство с произведением автора более известного, чем он сам, постарается любой ценой затушевать этот факт. Алан Конвей, на свой особенный лад, поступал с точностью до наоборот. Чем именно он руководствовался, расставляя эти столь приметные указатели? Или, другими словами, на что именно они указывают?

Не в первый уже раз у меня возникло чувство, что Алан пытается мне что-то сказать, что детективы про Аттикуса Пюнда написаны не только чтобы развлечь читателя. Он создал их ради цели, постепенно начинающей проясняться.

В следующую пятницу я снова поехала в Суффолк, на похороны Алана Конвея. Ни меня, ни Чарльза не пригласили, и было неясно, кто именно распоряжается организацией: Джеймс Тейлор, Клэр Дженкинс или Саджид Хан. Меня известила сестра, которая прочитала объявление в местной газете и скинула мне по электронной почте место и время. Она сообщила, что погребальную службу будет вести преподобный Том Робсон, викарий церкви Святого Михаила. Мы с Чарльзом решили поехать вместе. Взяли мою машину. Я планировала там немного задержаться.

Андреас провел со мной всю неделю и обиделся, что меня не будет на выходных. Но мне требовалось побыть одной. Вопрос с Критом нависал над нами, и, хотя мы его больше не обсуждали, я понимала, что Андреас ждет ответа, который я не готова пока дать. Опять же, я не могла перестать думать о смерти Алана. Я считала, что еще несколько дней во Фрамлингеме помогут мне как найти потерянные главы, так и, в более широком смысле, понять, что случилось в Эбби-Грейндж. Я не сомневалась, что эти два события взаимосвязаны. Алана убили из-за чего-то, что есть в его книге. Не исключено, что если я докопаюсь, кто убил сэра Магнуса Пая, то пойму, кто убил писателя. Или наоборот.

Похороны начинались в три. Мы с Чарльзом выехали из Лондона прямо после полудня, и я сразу поняла, что ошиблась. Нам следовало ехать поездом. Движение было жуткое, а Чарльз чувствовал себя не очень уютно в низком кресле моего «Эм-Джи-Би». Мне было как-то не по себе, и я не могла понять почему. Наконец, как раз к моменту выезда на трассу М25, до меня дошло, что прежде мы всегда общались лицом к лицу. Иными словами, когда я входила в его кабинет, он располагался по одну сторону стола, а я по другую. Обедая вместе, мы сидели в ресторане друг напротив друга. То же самое происходило во время совещаний. А сейчас, вопреки обычаю, мы сидели бок о бок, а его профиль был мне мало знаком. Находиться так близко тоже было как-то непривычно. Разумеется, нам доводилось ездить вместе на такси и иногда на поезде, но каким-то образом мой тесный классический автомобиль сблизил нас больше, чем мне хотелось бы. Я никогда прежде не замечала, какая нездоровая у него кожа, как годы бритья выскребли жизнь из его щек и шеи. На Чарльзе были темный костюм и строгая рубашка, и взгляд мой невольно возвращался к его адамову яблоку — как будто сопротивляясь давлению, оно выпирало из-под черного галстука. В Лондон Чарльзу придется возвращаться в одиночку, и я даже немного жалела, что настояла на своем предложении и не дала ему и в эту сторону добираться самому.

Тем не менее как только самое плотное движение осталось позади, мы повели довольно приятную беседу. А когда свернули на А12, я немного расслабилась и добавила газу. Я рассказала Чарльзу, что встречалась с Мэтью Причардом. Его это заинтересовало, и он не возражал еще раз ответить на мои вопросы про обед в клубе «Плющ», и особенно про спор вокруг названия «Английские сорочьи убийства». Мне не хотелось, чтобы Чарльз ощутил, будто я допрашиваю его, но я сама до конца не понимала, почему этот последний разговор так важен для меня.

Чарльза этот мой интерес тоже озадачил.

— Я уже говорил тебе, что мне не понравилось такое название, — без обиняков заявил он. — Я решил, что оно слишком схоже с телесериалом «Чисто английские убийства».

— Ты попросил его изменить.

— Да.

— Алан отказался.

— Все правильно. Его это прямо-таки разозлило.

Я напомнила ему про четыре слова, произнесенные Аланом прямо перед тем, как официант уронил тарелки. «Не будет никакого про...» Знает ли он, что хотел сказать Конвей?

— Нет, Сьюзен. Я не помню. Никаких идей.

— Ты знал, что он уже много лет думал об этом названии?

— Не знал. А откуда тебе это известно?

На самом деле это Мэтью Причард подслушал, как Алан сказал Чарльзу про название.

— Кажется, Конвей мне как-то обмолвился об этом, — соврала я.

После этого мы про Алана почти не говорили. Никого из нас не вдохновляла перспектива похорон. Впрочем, это ведь всегда так. Однако в случае с Аланом мы ехали исключительно из соображений долга, хотя мне еще интересно было посмотреть, кто придет. Я даже позвонила тем утром Джеймсу Тейлору. Мы собирались пообедать потом в гостинице «Корона». Любопытно, появится ли Мелисса Конвей? Минуло несколько лет с последней нашей встречи, и после рассказа Андреаса мне интересно было повидать ее вновь. Они трое были вместе в Вудбридже — в школе, где задумывался Аттикус Пюнд.

Минут двадцать мы ехали молча, потом, сразу после того как дорожный указатель любезно известил, что мы въехали в графство Суффолк, Чарльз ни с того ни с сего объявил:

— Я подумываю уйти.

— Прости, что? — Я бы удивленно вытаращилась на него, если бы не обгоняла в этот миг здоровенный четырехосный грузовик с полуприцепом, едущий, судя по всему, в Филикстоу.

— Я давно хотел поговорить с тобой об этом, Сьюзен. До истории с Аланом. Думаю, она стала последним гвоздем в крышку гроба — извини за это не очень уместное сравнение, учитывая обстоятельства. Но мне скоро шестьдесят пять, и Элейн говорит, что пора сбавить темп.

Элейн, как я уже упоминала, — это его жена. Я встречалась с ней всего пару раз и знала, что она далека от издательского мира.

— Да и к тому же малыш скоро родится, — продолжил он. — Стать дедушкой — это обязывает. Так что самое время задуматься.

— Как скоро? — Я не знала, что сказать. Представить себе «Клоуверлиф букс» без Чарльза Клоувера было немыслимо. Он давно уже стал неотъемлемой частью издательства, как деревянные панели на стенах.

— Следующей весной, допустим. — Чарльз помолчал немного. — Я вот думаю, как ты отнесешься к тому, чтобы занять мое место?

— Что? Мне стать главным редактором?

— Почему нет? Я останусь членом правления, так что буду до определенной степени участвовать в делах, но текущее руководство ляжет на тебя. Дела издательства ты знаешь, как никто другой. И, говоря по совести, если я посажу руководителем кого-то другого, то не уверен, что ты сработаешься с ним.